– Настоящая женщина. – Он жарко дышит ей в ухо.
Ее пальцы дрожат; она ощущает жар под его гульфиком. И вот его мужское достоинство на свободе… Она берет его в руку, наслаждаясь одновременно его твердостью и бархатистостью кожи. Он приподнимает ее, укладывает на солнечные часы – и вот он уже вошел в нее, забылся в ней… и она растворяется в нем.
Барка Сеймура, Лондон, май 1543 г.
Катерина стала легче воздуха. Она словно превратилась в один из бумажных фонариков, которые зажгли ради праздника и выпустили в небо; она поднимается все выше и выше, пока не становится неразличимой среди звезд.
– Томас… – Как сладко произносить его имя! Рот как будто наполняется медом.
– Да, любимая, – отвечал он, прижимая ее к себе так, что она утыкалась лицом в атласную подкладку его дублета.
Внутри у нее все тает, ее отпускает напряжение. Вот как сильно ее желание! Последние шесть недель они встречаются тайно, и она не может думать ни о ком и ни о чем, кроме него. Ей так легко, что она готова оторваться от земли. Она испытывает не просто плотскую страсть; такого она раньше не знала. Она часто вспоминает, какое впечатление произвел на нее Томас при первой встрече. Тогда она готова была презирать его – и как же все переменилось! Неужели это любовь? Выходит, ничего разумного и логичного в любви нет; она способна вырасти даже из враждебности, подобно тому, как цветок чудесным образом вырастает из трещины в кирпичной стене. Ее брат оказался прав, когда уверял, что Сеймур совсем не такой, как ей кажется. В определенном смысле он именно такой, каким она его считала, – яркий, самолюбивый, тщеславный. Но даже эти качества, которые Катерина находила такими отвратительными в других людях, в Томасе кажутся милыми. Разве яркость не указывает на художественную натуру, на оригинальность мышления? А его самолюбие проистекает от уверенности в себе… И его легкость она по ошибке принимала за неглубокость.
– Любимая, – повторял он, и Катерина таяла.
– Почему слова обладают такой силой, способны так растрогать? – спросила она.
– Что мы такое, если не слова?
Барка покачивалась на воде. Опущены портьеры, и они отгородились от всего мира. Он взял ее за руку, их пальцы сплетаются; она утыкается носом ему в шею, с наслаждением вдыхает его аромат. Все остальное исчезло; она больше не винит себя в смерти Латимера, не тревожится за будущее Мег. Снейп стал прошлым, страшной сказкой; то, что там произошло, касается не ее, а кого-то другого. Почти все забыто; король, слухи, подарки – все растворяется, превращается в ничто. С Томасом все остальное вытесняется в самые дальние углы ее сознания. Нет больше ни прошлого, ни будущего, только славное, бесконечное настоящее.
В два предыдущих брака она вступила без любви; взаимная приязнь расцветала постепенно, как цветок. А сейчас… Что с ней? Что-то другое, необъяснимое, как увиденная мельком бабочка, которая кажется еще красивее именно оттого, что ее трудно поймать.
Она вспомнила стихи Серрея, который попробовал описать чувство, которое она сейчас испытывает; Катерина помнит, как Серрей читал свои стихи у леди Марии. Перед ее глазами встает его длинное серьезное лицо, темные глаза под тяжелыми веками. Когда он прочел название, «Описание переменчивых влечений, боли и хрупкости любви», в комнате послышались тихие вздохи: каждая из присутствующих дам знала, что такое любовь. Катерина же поняла это только теперь.
Когда они проплывали мимо собора Святого Павла, били колокола, словно объявляя о них. Катерина совсем забыла, что здесь похоронен ее муж. С берега неслись разные звуки, сливаясь в своеобразную серенаду: рев из медвежьих ям в Ламбете, крики чаек, перекличка моряков, грубые голоса саутуаркских шлюх, которые торгуются с клиентами; плеск руля и весел, размеренные, как стук сердца, команды рулевых.
Он наклоняется к ней для поцелуя, раздвигает ей губы языком, и ее снова охватывает желание. Они целуются долго и страстно. Потом он слегка отстраняется, но по-прежнему близко, так близко, что его глаза сливаются в один.
– Циклоп, – смеясь, произнесла она, отодвигаясь, чтобы лучше видеть его. От его близости у нее захватывает дух.
– Твое одноглазое чудовище!
– Язык любви – ничто, – сказала она.
Он дует ей в лицо. От него пахнет анисовым семенем.
– Лево руля! – крикнул кто-то из гребцов.
Барка дергается и кренится на бок. Катерина выглядывает наружу. По темной, дурно пахнущей воде плывет всякий мусор. Целая флотилия лодок окружает что-то белое и раздутое. Матросы встают, чтобы лучше видеть, что там; их суденышки раскачиваются на волне.