Многие верят в отпущение и по сей день, однако другие теперь считают, что грехи остаются с человеком до самого конца. Так думают и леди Латимер, и Маргарита, хотя говорить об этом нельзя. Интересно, раз лорд Латимер придерживался старой веры, значит, он попал в ад?.. Об этом Дот не спрашивает, не то Маргарита будет переживать еще сильней.
— В жизни столько тревог… — вздыхает Маргарита.
— А если без конца об этом думать, жить станет еще труднее!
Дот убирает со щеки Маргариты прилипший лепесток.
— Ты права, Дот. Просто мне хотелось бы… — Она умолкает, не закончив.
Дот все равно, на каком языке написано Евангелие — на английском или на латыни, — ведь она не умеет читать и никогда не вслушивается в слова священника на службе. Когда она узнала о пресуществлении, мысль о том, что вино превращается в кровь Христову, а хлеб — в плоть, показалась ей отвратительной. Однажды Дот даже тайком выплюнула просфору на ладонь, однако не увидела никакой плоти — только пережеванную хлебную массу, которую украдкой вытерла о нижнюю сторону церковной скамьи. Наверное, это был грех.
Впрочем, в новой религии пресуществления нет: считается, что причастие — исключительно символическое действие и Богу достаточно искренней веры. А еще реформаторы не согласны с тем, что папа может отпускать грехи, и в Смитфилде без конца кто-то проповедует на эту тему. Дот с ними согласна. К тому же за старую веру боролись Мергатройд и его клика, а изнасилование юных девиц вряд ли угодно Богу. Однако Дот не знает, можно ли считать себя реформатором, если не соглашаешься со старой верой. Многое ей непонятно, да и, честно говоря, неинтересно. Богу нет дела до простого люда, а жизнь надо жить — не тратить на переживания о том, что произойдет после смерти. Поэтому Дот затевает их с Маргаритой излюбленную игру, чтобы сменить тему.
— Что бы вы предпочли — питаться одной репой или одной капустой?
— И то, и другое гадость! — смеется Маргарита. — Но, пожалуй, капустой. Кем бы ты предпочла быть — бедным мужчиной или богатой женщиной?
— Сложно!..
Их прерывают звуки голосов за тисовой изгородью в садике с лечебными травами.
— Тсс! — Дот прикладывает палец к губам Маргариты. — Это ваша матушка и Сеймур! Наверное, будут обсуждать ваш брак.
Поморщившись, Маргарита шепчет:
— Ты что-нибудь слышишь? Мне не слышно.
— Идемте. — Дот пролезает в дыру в основании изгороди. — И возьмите Рига, а не то он нас выдаст.
Маргарита берет на руки щенка и протискивается в дыру вслед за Дот. Отсюда они могут незамеченными обозревать садик.
Леди Латимер и Сеймур стоят у пруда и о чем-то оживленно разговаривают, однако разобрать слова невозможно.
— Во всяком случае, он привлекательный, — заключает Дот, потому что у Сеймура стройное тело, длинные ноги, густые кудрявые волосы и правильные черты лица — это видно даже на расстоянии.
Маргарита молчит. В изумлении они наблюдают, как Сеймур гладит леди Латимер по щеке, а та перехватывает его руку и целует. Что происходит?..
Он срывает с леди Латимер чепец и запускает руку в волосы. Маргарита смотрит на это, вытаращив глаза и раскрыв рот, словно голодный птенец. Сеймур прижимает леди Латимер к каменному циферблату солнечных часов и запускает руку ей под юбку.
— Нет! — вскрикивает Маргарита, однако те двое ее не слышат, полностью поглощенные друг другом. — Он напал на нее! Его надо остановить…
Закрыв ей рот рукой, Дот шепчет:
— Они нас заметят!
Она понимает, что следует отвернуться, но не может себя заставить. Теперь Сеймур целует леди Латимер — в губы, в шею, в грудь, трется и прижимается к ней. У Маргариты по щекам текут слезы, поблескивая в солнечных лучах.
— А как же отец?.. — всхлипывает она.
Время остановилось. Екатерина тает, переполненная прикосновениями Сеймура, его запахом — мужским, древесным, мускусным… Она совершенно позабыла о приличиях, не в силах сдерживать себя под его сияющим взглядом. Сейчас Екатерина готова исполнить любой его приказ.
Жесткая борода Сеймура царапает кожу, он кусает Екатерину в губы, и рот наполняется медным вкусом крови. Как давно к ней не прикасался мужчина!.. Ее переполняет желание. Она хочет поглотить Сеймура, объять собой, сделать частью себя. Все сомнения насчет его намерений, мысли о том, кто она для него — очередной трофей, удобная вдовушка, богатая наследница, — полностью растворились. Она Ева, а он Адам, и они погружаются в сладостную пучину греха. Разумной Екатерины Парр больше нет.