Наибольшие вольности я позволила себе с Дот и Хьюиком. О Дороти Фаунтин неизвестно практически ничего, кроме написанного выше. Она почти наверняка была более высокого рождения, чем я описала. Что касается доктора Хьюика, то нет никаких исторических свидетельств о его гомосексуализме. Несмотря на все сказанное выше, «Гамбит королевы» — художественное произведение, поэтому всех моих персонажей можно назвать вымышленными. Учитывая, как давно происходили описанные события, даже исторические «факты» во многом основаны на гипотезах и могут толковаться неправильно, а мысли и чувства людей той эпохи можно лишь вообразить.
Пролог
Чартерхаус, Лондон, февраль 1543 года
Когда одни чувства угасают, другие поразительно обостряются. Латимер чует поднимающийся из кухни запах дрожжей и мокрой шерсти спаниеля, свернувшегося клубком у очага. Нотариус пахнет элем, пылью и чернилами. А вот зрение подводит: все кругом плывет, и Латимер различает лишь неясный силуэт да смутные очертания улыбки, когда нотариус склоняется к его постели.
— Милорд, поставьте подпись вот здесь, — нарочито медленно и внятно произносит нотариус, словно обращаясь к ребенку или слабоумному.
Латимера окутывает аромат фиалок — это Екатерина, его драгоценная Кит.
— Я помогу тебе, Джон.
Она с легкостью приподнимает Латимера, чтобы подложить подушку под спину. Вот, значит, как сильно он исхудал за последние три месяца… Опухоль в желудке, твердая и круглая, как грейпфрут, пожирает его изнутри.
Из груди вырывается нечеловеческий стон: движение породило волну мучительной боли, которая все глубже впивается в тело.
— Любимый мой…
Прохладная ладонь Екатерины прикасается ко лбу. Звякает склянка, вспыхивает отраженным светом ложка, прохладный металл прижимается к губам, и в горло стекает горькая жидкость. Землистый аромат вызывает полустертое воспоминание о конных прогулках в лесу, а с ним приходит печаль: дни прогулок для Латимера безвозвратно миновали.
Жидкость застревает в горле. Он боится глотать — ведь малейшее движение снова разбудит боль, которая лишь притаилась и ждет своего часа. Ждет и нотариус, смущенно переминаясь с ноги на ногу, будто не привык иметь дело с умирающими. Странно — разве не этим он зарабатывает себе на хлеб?
Ласковое прикосновение жены помогает сделать глоток. Теперь боль отступит: Екатерина знает толк в снадобьях. Наверняка сумела бы приготовить и зелье, способное освободить Латимера от мучений, — ведь любая из трав, утоляющих боль, может и убить; лекарство от яда отличает доза. Да только можно ли о таком просить?..
Нотариус вкладывает ему в руку перо и ставит на бумагу. Один росчерк — и Екатерина становится обеспеченной дамой. Дай-то бог, чтобы это не навлекло на нее охотников за богатыми невестами!.. Впрочем, она слишком умна, чтобы попасться в сети сладкоречивого корыстолюбца.
Екатерине недавно минуло тридцать, однако с годами она лишь сильнее расцвела и по-прежнему сияет очарованием, которое некогда сразило Латимера — пожилого вдовца. Сколько боли и горя он ей невольно причинил!.. При мысли об этом хочется плакать, однако истерзанное болезнью тело неспособно даже на слезы.
Завещать жене замок Снейп в Йоркшире Латимер не стал. Много раз Екатерина говорила, что не желает больше бывать в тех краях, поэтому Снейп отойдет юному Джону. Сын, увы, не оправдал надежд, и порой Латимер гадает, какое дитя могла бы ему подарить Екатерина, однако размышления эти неизменно омрачает воспоминание о мертвом младенце — проклятом плоде насилия, которое учинили в Снейпе мятежные католики. Известие о том, что отцом ребенка оказался не кто иной, как Мергатройд, причинило Латимеру немало боли. Мергатройд, славный малый, который еще ребенком так часто ездил с ним на охоту!.. В те времена невозможно было и вообразить, чем он станет.
Латимер проклинает тот день, когда оставил жену с детьми в замке и отправился ко двору — вымаливать прощение у короля. Проклинает себя за слабость, приведшую его в сети мятежа. С тех пор минуло шесть лет, однако события эти неизгладимо высечены в памяти, как надпись на могильной плите.
Екатерина поправляет покрывало, напевая незнакомую мелодию, и Латимера захлестывает любовь к жене. Их брак был заключен по любви — во всяком случае, с его стороны, — однако свой долг перед женой он не выполнил, не защитил ее!.. А Екатерина тогда ни словом, ни взглядом его не упрекнула — хранила спокойное молчание, и только живот ее рос день ото дня, сводя Латимера с ума. Лишь после того как проклятый младенец умер, не прожив на свете и часа, Латимер заметил следы слез на лице жены, хотя вслух она так ничего и не произнесла.