Бегают туда-сюда пажи и распорядители, слуги парами тащат корзины с дровами для каминов. Десятки кухонных мальчишек накрывают к ужину длинные столы. Большой зал полнится звоном посуды. Ему вторят разрозненные звуки музыкальных инструментов, которые постепенно складываются в связную мелодию. Екатерина с наслаждением прислушивается к музыке. Как хорошо было бы закружиться в танце!.. Впрочем, она запрещает себе эти мысли: танцевать пока рано.
Проходит отряд стражников, и все расступаются, чтобы дать им дорогу. Екатерина гадает, куда они идут — уж не арестовывать ли кого-нибудь?.. До чего же не хочется быть при дворе! Однако приказ есть приказ.
Неожиданно чьи-то ладони закрывают ей глаза. От испуга перехватывает дыхание, но она быстро догадывается, кто стоит за спиной, и со смехом объявляет:
— Уильям Парр, я тебя знаю!
— Но как?! — изумляется Уильям.
— Твой запах ни с чем не спутать, братец! — отвечает Екатерина, с притворным отвращением зажав нос.
Уильям широко улыбается; торчат во все стороны взлохмаченные медные волосы, в разноцветных глазах (один бледно-голубой, другой карамельный) мерцают озорные искорки.
От группы друзей, окружающих Уильяма, отделяется мужчина, сплошь состоящий из длинных линий — нос, лицо, ноги, глаза, как у гончей. И все же он довольно привлекателен — возможно, благодаря непоколебимой уверенности в себе, которую сообщает ему статус старшего из братьев Говардов и будущего герцога Норфолка.
— Леди Латимер! И не упомню, когда в последний раз имел удовольствие вас видеть.
— Суррей! — улыбается Екатерина. Возможно, пребывание при дворе будет не таким уж невыносимым. — А вы по-прежнему пишете стихи?
— Пишу и рад сообщить, что заметно усовершенствовался в этом искусстве.
Когда они были еще детьми, Суррей сочинил для Екатерины сонет, который потом служил неизменным поводом для шуток из-за рифмы «добродетель» — «задеть бы». Вспомнив об этом «юношеском недоразумении», как характеризовал его сам поэт, Екатерина невольно смеется.
— Мне горько видеть вас в трауре, — посерьезнев, говорит Суррей. — Я слышал, как сильно страдал ваш муж. Должно быть, смерть стала для него избавлением.
Екатерина молча кивает и пристально вглядывается в лицо Суррея, пытаясь угадать, подозревает ли он. А вдруг обстоятельства кончины Латимера уже известны? Вдруг о них вовсю судачат при дворе? Может быть, бальзамировщики нашли следы отравы во внутренностях покойника?..
Екатерина отгоняет тревожные мысли. Настойка, которую она дала мужу, не оставляет следов, а в тоне Суррея нет угрозы. Если кто-то и заметит смятение вдовы, то объяснит это горем. Тем не менее сердце ее отчаянно колотится. Взяв себя в руки, она говорит:
— Позвольте представить мою падчерицу — Маргариту Невилл.
Маргарита стоит чуть поодаль, и мысль о том, чтобы быть представленной мужчинам, ее явно пугает, пусть даже Уильям ей фактически дядя. Беспокойство передается и Екатерине. После несчастья, произошедшего в Снейпе, она всеми силами старалась оградить падчерицу от мужского общества, однако сейчас выхода нет. Да и в любом случае, Маргарите рано или поздно придется выйти замуж, а долг Екатерины — об этом позаботиться. Но пока — видит бог! — девочка совсем не готова.
— Маргарита, — говорит Суррей, беря ее за руку, — я знал вашего отца. Он был замечательным человеком!
— Верно… — шепчет Маргарита со слабой улыбкой.
— А меня кто представит?
Высокий мужчина выступает вперед и кланяется, картинно размахивая бархатным беретом, который украшен страусиным пером размером с каминную метелку. Екатерина с трудом сдерживает подступающий смех.
Одет незнакомец роскошно: черный бархатный дублет с алым атласом в прорезях дополнен собольим воротником. Заметив, что Екатерина рассматривает мех, мужчина поглаживает его, словно желая подчеркнуть свой высокий статус, и она пытается вспомнить, кому по сумптуарным законам[6] разрешено носить соболя.
Пальцы, до безвкусия унизанные кольцами, перебегают с воротника ко рту. Незнакомец медленно и серьезно проводит по губам, и под прямым открытым взглядом его глаз цвета самого синего барвинка Екатерина невольно краснеет и отворачивается, успев заметить трепетание ресниц. Он что, подмигнул? Какое бесстыдство!.. Да нет, конечно же, почудилось. Однако с чего вдруг чудится, будто разодетый в пух и прах щеголь ей подмигивает?
— Томас Сеймур, позвольте представить вам мою сестру, леди Латимер, — говорит Уильям, которого явно позабавил этот обмен взглядами.
6
Сумптуарные законы — законы, направленные на ограничение роскоши. Во время правления Генриха VIII было принято четыре таких закона, в соответствии с которыми одежда из определенных материалов, включая меха и шелк, была разрешена только мужчинам определенного статуса. На женщин законы не распространялись.