Сакс расправил плечи, обернулся…
Стыдно было, досадно, но он знал: брат не рассердится, не обругает. Брат всегда говорил – стрела что женщина, как ни люби, а все ветром сдувает.
…обернулся к брату. Не к принцу. И сам словно наткнулся на стрелу.
Марк глядел мимо и сквозь. Словно перед ним не брат, а пустое место. Дирт.
А старший Бероук хохотнул. Опять что-то сказал Марку и поманил Сакса. Пришлось подойти, поклониться. На Марка больше не смотрел, хоть и хотелось сказать ему: сам принц не брезгует, а ты что же?
– Ты, парень, неплохой стрелок. Просто не повезло, бывает. Приходи на следующий год, возьму в гвардию, – сказал Артур. Снисходительно, громко, для толпы. Потом задумчиво пригладил пальцем ус. – Или сразу взять? Мне нужны верные люди. Что, парень, – будешь мне служить?
Сакс глянул на него прямо, ударил себя кулаком в грудь.
– Буду, сир! – повторил за братом. – Буду верно служить Бероукам, кровью клянусь!
Старший Бероук ухмыльнулся, довольный. Обернулся к Марку:
– Дубки – опора трона. – И подмигнул, Марку же. – Не хмурься. Подумаешь, лишний раз своему принцу сапоги вычистишь, Дубок.
У Марка дернулась щека. Но смолчал, склонил голову. А Бероук бросил Саксу золотой – хорошо бросил, в руки, а не мимо.
– Молодец, гвардеец! Погуляй пока, отца, мать обрадуй, а потом ступай в замок. Скажи, ко мне!
И тронул коня, Сакс едва успел отскочить. Марк так и не обернулся. Приотстав от их высочеств, остановился у лотка со сластями и ухватил горсть орехов в меду. Миска опрокинулась, орехи попадали в пыль. Торговка промолчала, только часто заморгала и губы распустила – вот-вот заревет! Марк ущипнул ее за щеку, хохотнул и поехал дальше.
Стало тошно и стыдно за брата. Тетка неделю орехи лущила, в меду варила, сушила. Мать такие орехи делала им же, сыновьям. Толку горсть, а возни телега. А тут Марк не столько взял, сколько конем потоптал. И торговку обидел.
Подумал про материны орехи, и в животе забурчало, и тут еще колбасой запахло, жареной… Еды купить надо, вспомнил Сакс, отец заждался! Пошел на запах, почти дошел, как его ухватили за плечо. Крепко. Сакс обернулся: охотник, щука такая, еще и усмехается! Только раскрыл рот, как охотник сунул прямо в руки красные башмаки.
– Держи. Дураку везение нужно, – подмигнул он, в толпу шмыгнул – и пропал.
Сакс пожал плечами и пихнул башмачки в сумку. Не бросать же.
Колбаса была вкусная, язык проглотишь. И пирожки хороши. Только монет было маловато – не менять же на базаре золотой! – так что пришлось взять больше хлеба и меньше колбасы. Хотел еще эля, но подумал – ну его, отец говорил, на ярмарках не эль, а конская моча. Лучше простокваши.
Возвращался к отцу, жевал хлеб и все думал, чем в гвардии будут кормить? Вряд ли колбасой. Так задумался, что чуть не налетел на старика в красном и желтом, с Асгейровым солнцем на груди. Едва успел остановиться и склонить голову. А мудрый его не заметил. Смотрел в другую сторону, внимательно и недобро. Никак колдуна углядел?..
Сакс тоже глянул. И подавился хлебом. Не колдуна, щучий потрох! А его, Саксову, фейри!
Какого Ллира она заявилась прямо в лапы к мудрым? Это в старые времена, до рыбников, фейри частенько захаживали на ярмарки, торговцам на радость: покупали хлеб и молоко, платили вдвое. Но не сейчас же, когда за живого фейри мудрые дают пять золотых! А эта играет на дудочке, сидя на телеге посреди кузнечного ряда… Да не на какой-то там телеге, а на отцовой, которую отдали под товар Дунку, оквудскому кузнецу!
Недолго думая, Сакс вытащил башмачки и, улыбаясь до ушей, побежал к дурехе. С полдороги закричал:
– Гляди, маленькая, что я тебе выиграл!
Спиной почуял взгляд мудрого, словно кто шило воткнул.
Фейри вскинулась. Увидела – просияла, соскочила с телеги, только подол плеснул, побежала навстречу. Подхватив фейри под мышки, Сакс усадил ее обратно на телегу, сунул в руки башмачки. Подмигнул Томасу – тот глядел словно ему корова на голову села.
– Примеряй обнову, маленькая. – Погладил по голове и шепнул: – На костер захотела? Убираться надо. Быстро.
Проворно обувшись, она потянула его за рукав.
– Куда убираться?
Сакс не успел ответить, как позади раздался конский топот, звон металла и снисходительный голос: