— Почему же Перратин не застрелил эту чертову скотину? Достаточно было бы двух пуль…
— Он и стрелял! — поспешно ответило существо, пытаясь заставить свой мозг проанализировать этот новый поворот событий. Оно опять не подумало о ружье вплоть до настоящего момента. Но если Корлисс хотел, чтобы Перратин стрелял из ружья, пусть будет так, как он того желает. И оно быстро продолжало:
— Но у него не было шансов. Этот монстр так сильно толкнул лодку, что Перратин выпал из нее. Я попытался втащить его обратно, но было слишком поздно. Чудовище потащило его вниз, а я испугался, что оно может вернуться к лодке, поэтому я схватил весла и погреб к острову. Повар подтвердит, что я вернулся в полдень.
За спиной Корлисса Проуг неожиданно разразился резким смехом, грубым отчаянным хохотом, рассекшим полуденный воздух. Он вмешался:
— Из всех историй, которые мне доводилось слышать, байки этого парня самые паршивые. Послушай меня, Корлисс, ну разве это не забавно до чертиков, что не успел этот парень появиться у нас и выйти в море с одним из наших, как произошло убийство. Да, я сказал убийство!
Корлисс уставился на большого голландца, и на секунду ему показалось, что выражение его собственного лица в тот момент должно быть было очень похоже на выражение лица Проуга: Мрачное, злое и недоверчивое. И тогда, как ни странно, Проуг, высказав то, о чем он сам думал, заставил его увидеть, насколько дико и нелепо все это было. Убийство! Совершенно смехотворно.
— Проуг, — отрезал он, — тебе неплохо бы научиться держать язык за зубами! Говорить об убийстве просто нелепо.
Существо, напрягшись всем телом, смотрело на голландца. К его собственному удивлению, единственным его чувством было самодовольное сознание того, что ситуация была под его контролем. Его убежденность в этом была так сильна, что в какой-то момент оно почувствовало себя неспособным даже на ярость. Оно заговорило:
— Я не хочу спорить с вами. Я понимаю, как все, что случилось, выглядит в ваших глазах. Но вы сами вспомните, что мы с Перратином шли за тем, что он сам описал как новый, очень опасный вид акулы. И с какой стати мне убивать совершенно незнакомого мне человека?
Его голос замер, так как Проуг отвернулся от него и внимательно смотрел на лодку, в которой они с Перратином выходили в море. Лодку пришвартовали к пристани, и Проуг просто стоял над ней и внимательно рассматривал. Вдруг он спрыгнул в нее, и существо, перестав его видеть за краем пристани, затаило дыхание. Его первым порывом было побежать и посмотреть, что этот человек делал там, но оно не осмелилось двинуться с места.
А Корлисс в это время говорил:
— Это правда, Проуг. Твои обвинения ничем не подкреплены. Какие возможны мотивы…
Существо его больше не слушало. В голове у него все смешалось, и оно с ужасом смотрело на Проуга. Голландец выпрямился, в руках у него было блестящее ружье Перратина. Он что-то вытащил из него — на его ладони поблескивал металлической поверхностью какой-то предмет. Тихим голосом он спросил:
— Сколько раз ты сказал Перратин выстрелил?
В голове у существа странно помутнело. оно понимало, что за этим вопросом скрывалось что-то важное, потому что на грубом мускулистом и суровом лице голландца было выражение напряженного ожидания. Ловушка! Но какая?
— Ну… два… три.
Огромным усилием воли оно заставило себя сосредоточиться:
— Я имею в виду два. Да, два раза, а потом тот толкнул лодку, и Перратин уронил ружье и…
Оно замолчало. Замолчало потому, что Проуг улыбался, опасной отвратительной, торжествующей и насмешливой улыбкой. Раздался его голос, низкий тягучий и вкрадчивый:
— Тогда почему же в обойме этой автоматической винтовки целы все патроны? Как ты это объяснишь, мистер Умный Незнакомец Джоунз. И вдруг взорвался:
— Ты, чертов убийца!
Странным образом мирная жизнь острова вдруг ушла в прошлое. Для Корлисса последствия всего этого были неприятны и не обещали ничего хорошего, как если бы эта небольшая группа людей внезапно оказалась совсем не на острове, а на этом пустом, деревянном, ничем не защищенном настиле посреди безбрежного, враждебного им океана. Это неприятное до тошноты ощущение усиливалось ещё от того, что длинное низкое здание закрывало вид на остров. Со всех сторон были видны только движущиеся тени на темнеющей с каждой минутой воде, а неустанный ритмичный плеск воды о деревянные сваи, поддерживающие платформу, навевал на него смутную тоску.
То, что сказал Проуг, было совершенно бессмысленно. Большая фигура голландца нависла над ним, а на его лице играла мстительная, несколько неуверенная улыбка. На секунду Корлисс с ужасом представил себе, как маленький француз Перратин был разорван на куски морским чудовищем с непробиваемой шкурой. Все остальное было чушью. Он резким тоном заговорил:
— Ты спятил, Проуг. ради всех святых этого океана скажи мне, с какой стати Джоунзу убивать кого-нибудь из нас?
Смятенный мозг существа с жадностью ухватился за эти слова, как за спасительную соломинку. Все ещё в замешательстве оно неуверенно переспросило:
— Обойма? Я не понимаю, о чем вы.
Грубое лицо голландца подалось вперед и придвинулось совсем близко к худому, неприятному, с озадаченным выражением лицу существа.
— Ага! — рявкнул он. — На этом ты и попался. Ты не знаешь, что такое автоматическая винтовка. У неё есть обойма, обойма с патронами. В этой двадцать пять штук, и все на месте.
Ловушка, в которую попало существо, захлопнулась, лязгнув стальными челюстями в его мозгу. Но теперь, когда оно стояло перед опасностью лицом к лицу, смущение и неуверенность оставили его. Осталась осторожность и злобное раздражение. Оно почти зашипело с угрозой а голосе:
— Я не знаю, как это произошло, но это было. Он выстрелил два раза, и если вы не понимаете, как он мог это сделать, я ничем не могу вам помочь. И я ещё раз спрашиваю, зачем мне нужно было убивать здесь кого-то?
— Я думаю, я могу объяснить, в чем здесь дело.
Высокая худая фигура Брейнза Стэпли протиснулась вперед между плотно стоящими в мрачном молчании мужчинами.
— Допустим, Перратин действительно выстрелил два раза — двумя патронами, которые у него остались в предыдущей обойме. А когда он вставил новую обойму, было уже поздно. А Джоунз мог так испугаться, что даже не заметил, что Перратин сделал.
— Джоунз не из пугливых, — мрачно проворчал Проуг, но по его тону было ясно, что он неохотно, но признает это объяснение приемлемым.
— Но есть вещь, которую нельзя так легко объяснить, — решительно продолжал Стэпли.
— Если учесть, что акула может передвигаться со скоростью до семидесяти миль в час, они просто не могли встретить эту тварь на том же самом месте, что вчера. Это значит, что Джоунз врет, когда говорит, что они его видели, если только…
Он неуверенно замолчал, а Корлисс нетерпеливо переспросил его:
— Если только что?
Брейнз все ещё колебался, но наконец, с явной неохотой проговорил:
— Я опять о том же, об акульем боге.
Он торопливо продолжал, боясь, чтобы кто-нибудь не перебил его:
— Не говорите только, что это легенды. Я сам это знаю. Но мы все вот уже много лет живем на этих островах в южных морях и видели много такого, что нельзя объяснить. И мы все слегка тронулись за это время. Я точно знаю, что отстал от жизни и погряз в предрассудках. Я просто приспособился к мистике, которой здесь полно. Я вижу, чувствую и знаю вещи, которые человеку с запада просто недоступны. Вот уже многие годы я живу в пустынных местах и слышал шум прибоя на сотнях безлюдных берегов. Я насмотрелся на южную луну и потерял чувство времени в этом мире вод, первобытном и неправдоподобном.
Мы, белые люди, пришли сюда и наделали много шума. Мы привезли с собой моторные лодки, построили на берегу совершенно оторванные от здешней действительности города. Они предполагают присутствие времени в этом вневременном пространстве, и поэтому, вы понимаете, они здесь не удержаться. Однажды в этой части земного шара не останется ни одного белого человека, а будут только острова, островитяне и морская живность.