- Папа, успокойся, - сказала я равнодушным тоном, хотя ситуация меня забавляла, - Я просто задремала.
- Я тебя уже минут десять не могу разбудить! Они тебе давали что-нибудь пить или платок прикладывали к лицу?
- Боже, нет, конечно, я сама села в машину, - папа удивлял меня всё больше.
- Ты уверена? Они профессионалы, тем более, раньше ты никогда легко не садилась так, - засомневался отец.
- Да точно, просто я плохо спала ночью и у меня сотрясение мозга, - устало проговорила я.
- Тот мудак, который был с тобой у ресторана, тебя ударил?! – завопил по новой мой безумный папаша.
- Да нет же, я сама ударилась случайно, угомонись, может, лучше в дом пройдем? Я промокла.
Отец тут же засуетился, легко подхватил меня на руки, не слушая моих возражений, и понес в дом моей мечты. Всё-таки вкусы у нас с батей одинаковые. Он притащил меня в красивейшую комнату в скандинавском стиле, на стенах был мои детские рисунки в деревянных стильных рамах. В гардеробной было столько одежды моего размера от лучших дизайнеров мира, что я даже второй раз за один день немножко подумала об отце хорошо. Первый был, когда я поняла, что он никогда бы не стал насильно меня волочь к себе в дом.
Я приняла душ, переоделась и спустилась вниз, в гостиную. Спать мне расхотелось совсем, дополнительный час в дороге сделал свое дело. Папа меня уже ждал, его, кстати, зовут Городецкий Рудольф Петрович, и да, я Городецкая Валькирия Рудольфовна, адово жуть как. Я попросила капучино и увалилась на диван. Молчание неприятно повисло в воздухе.
- Как ты меня нашел в этот раз? – спросила я.
- Случайно. Когда мы столкнулись на улице, я потом пошел в ресторан и спросил у официанта про парня, который был с тобой. Оказалось, он сын владелицы сего заведения, - я чертыхнулась, чем вызвала улыбку у отца, - Дальше уже дело получаса и у меня были все данные. А как вы сбежали из отеля? Мы же даже вход в номер охраняли.
- О, это было несложно. Через соседний номер, там смежная дверь есть. А потом через лоджию по крыше.
- Надо запомнить адресок этого отеля, - папа был впечатлен.
- Мне нужно с тобой поговорить без посторонних, - резко перевела тему я, но и в этом мы схожи с отцом. Никогда не будем оттягивать момент.
- Пройдем в мой кабинет, - сказал он и встал, в глазах его промелькнул страх, он понимал, сейчас решится всё.
Пока мы шли, я задумалась (а это уже само по себе хорошо), считаются ли мои проблемы проблемами? Я за эти годы привыкла считать себя жертвой судьбы. Все вокруг меня всегда жалели. А ведь кто-то умирает от страшной болезни, кто-то прикован к инвалидному креслу, а кто-то прожил всю жизнь без сладкого, ибо сраный жирный зад не давал покоя. Так может мне и париться не надо? Всё самое плохое уже в прошлом и своей ненавистью к отцу я ничего не исправлю. Но кто же он на самом деле? Какой он человек? Как он мог так зверски убить других людей?
Мы прошли в великолепный, другого слова просто нет, кабинет. Как кабинет Дамблдора. Куча всяких интересных штуковин, карт, картин, глобусов. Но сейчас было не до этого. Отец сел за стол я напротив него. Как на приеме.
- Я понимаю, что был далеко не идеальным отцом, постоянно пропадал да и… - начал отец, но мне его оправдания были не нужны.
- Зачем ты убил тех двоих, около десяти лет назад, летом, в заброшенном доме? – он был в ужасе и закрыл лиц руками.
- Как ты узнала? – упавшим голосом спросил отец.
- Я всё видела, я за тобой проследила.
- Кроме них двоих за свою жизнь я не убил больше никого, но я не жалею о том, что сделал,- Он поднял на меня взгляд полный холодной решимости, - Тогда я был в слепой ярости, и меня поглотила месть. Как ты уже поняла, я связался с бандитами и работал на них. Глава нашей банды узнал про мою жену и помог найти тех двоих мразей. Это были те самые, кто напал на твою маму.
Такого я не ожидала. Значит, тогда я видела казнь убийц моей мамы. Про такое папа не стал бы врать. Он очень ее любил и любит до сих пор. Два раза в год, на ее день рождения и на день смерти мы с ним встречаемся на кладбище. Никогда не разговариваем. Просто стоим и плачем. Это два дня перемирия и скорби. В остальные дни мы сильные, жесткие.
Ну вот что я должна была сделать? Я такая же, как и он – эмоциональный трус. Мне проще всё в себе пережить, никому ничего не говорить. Даже громко плакать не могу, вдруг, кто услышит. Но когда эмоции достигают пика, они превращаются в адскую машину, которая переломает любого. У отца так и вышло. Он убил. И этого не изменить. Я не могу его судить. Почему-то я знаю, как поступила бы на его месте. И от этого еще больше понимаю, насколько я близка с ним по крови. Больные мы, Городецкие, на всю голову. И совсем недобрые.