А маман все такая же до ужаса деловая, по шесть встреч в день в разных концах мира, но на ночь неизменно читает малым сказки про Хоббита?
И все же, не смотря на такую невероятную тоску и ностальгию, мне совсем не хочется их видеть. Никого из них.
Теперь они для меня слишком чужие.
Хотя, это скорее я уже слишком чужая для их маленького уютного пушистого мирка. Мирка, в котором сломанной и разъёбанной мне давно нет места.
— Змея! Змея, приём! — шипит наушник недовольным голосом Клима, и я останавливаюсь, прекращая кровавую резню. Ого, а я и не заметила, как вся испачкалась в крови. О-ой, опять вымывать эту дрянь из волос. — Ответь мне, псина сутулая, пока я тебя поперёк хребта не переебал.
— Да тут я, тут. Не ори так. — Раздраженно отвечаю я, проходясь между нестройными рядами мертвых тел в поисках чего-нибудь интересного. Уже все равно на ботинки, их так и так придется выкинуть, потому что отстирывать кровь — это последнее, что я собираюсь делать в этой жизни. — Чё надо?
— Мы вышли уже минут двадцать как, тебя ждем. Где ты, блядь, шароебишься?
— Езжайте без меня. Я останусь тут. Поищу что-нибудь интересненькое для себя на сувениры, ну и, может быть, дождусь их дружков. Мне все равно скучно.
— Оставайся, Рыжая, — устало вздыхает парень, и такой тон: обреченно-безнадежный, я слышу от него впервые. — Тебя все равно уже не спасти.
И я вполне радостно и весело улыбаюсь. Потому что мой финал признал даже Клим. Врач, который за шесть лет намеренно не потерял ни одного пациента.
— Меня все равно уже не спасти. — Прокатила фразочку на языке. — А мне нравится, Клим. Звучит неплохо.
Но в ответ мне была лишь шипящая тишина пустого здания, где не было ни единого живого человека.
Меня все равно уже не спасти. Главное — втолковать это остальным.
========== 12. “Слабоумие и отвага” ==========
— Красиво все-таки тут ночью, — выдыхаю я сигаретный дым, специально целясь в окна квартиры стужевских родителей.
Что я тут делаю — знают только боги. И то, мне кажется, сами не до конца понимают.
Где-то в голове теплится мысль, что я просто пришла проверить, что они живы, что Клим в целости и сохранности доставил их домой и только это. А не слабая надежда увидеть черный Стужевский мустанг и самого бывшего.
Херово это все как-то. Неправильно. Ненормально.
Рука сама собой тянется за фиолетовой пачкой «вкусненьких», как любит говорить Кира, сигарет. Жаль, сейчас нет каких-нибудь борцов с единственной мыслью «Зародыш — тоже ребенок!» в голове. Я бы с радостью поорала бы сейчас на кого-нибудь. Помахала бы руками. Выместила куда-нибудь это странное чувство в груди.
Аборт назначен на четырнадцатое число. Через три дня.
Всего-лишь три дня, и я снова буду одна. Совсем одна.
Мысль оставить этого ребенка противна мне. Я не хочу детей. Не хочу никого. Зачем этот ребенок этому миру? Для чего? Страдать из-за матери психопатки? Расти без отца и всю жизнь провести в странных поисках и ненависти? Я не хочу этого для своих детей. Не хочу.
— Тебе не кажется, Ярослава, что ты в тупике?
— Кажется. — Отвечаю я пустоте. Голос Стужевский. Он преследует меня уже на протяжении шести лет. Говорит со мной. Задает вопросы. Сам на них отвечает. Этот голос — мой единственный собеседник. — Но что я могу сделать?
— Убить себя? — Голос безразличный, без эмоций, без ударений. Но я всегда различаю вопросы. Всегда подсознательно отделяю их. — А смысл тебе жить?
Смеюсь.
Смеюсь, потому что ответить мне нечего. Действительно нечего. Я не знаю, зачем я живу. Подтягиваю колени к груди, укладывая на них подбородок, и чувствую, как по щекам текут слезы.
— Я не знаю. Но знаешь, умирать так страшно…
— Знаю. — Недолгая пауза. — Знаю. Но причины тебе жить не вижу.
— Я тоже. Но ты же сам знаешь, я не смогу сделать это с собой. Я слишком много пережила, слишком часто случайно и счастливо выживала, чтобы сейчас так тупо уйти из жизни.
— Ты бесполезна, Ярослава, — на этих словах из груди вырывается жалобный скулеж, и я прячу лицо в коленях, прикрывая щеки волосами. — Если на войне ты была неоценима: прекрасная, бесчувственная машина для убийств, без капли жалости и сочувствия! — В безучастном голосе чувствуются нотки восторга. — То здесь, в мире, который ты оградила от войны ценой жизни детей-смертников и твоих солдат, ты никому не нужна. Никому. Такие пустышки, как ты, никогда никому не нужны.
Согласно киваю своей шизе, полностью подтверждая ее слова.
Устала.
Господи-Боже, как же я устала!
Упираюсь руками в колени и рывком поднимаюсь. Настоебало мне сидеть и скулить. Настоебало быть слабой и никчемной. Надо выживать. Надо снова жить. Хватит пиздострадать!
Родная лестничная клетка встречает уже знакомыми и родными бабками, которые держатся за крашенные головы и на все лады причитают, как молодежь охуела в край, а из квартиры сверху доносятся уже надоевшие басы.
— Что, опять? — Устало спрашиваю я, открывая дверь квартиры. Удивительно, что замки все на месте. Неужто Кира приезжал?
— Да, Ярослава! Опять бесы окаянные разбушевались. Как только родители уезжают, так Денис вечеринку устраивает!
— Кот из дома, мыши в пляс! — негодующе ей поддакивает ей вторая женщина и смотрит на меня выжидающе, мол, «пойдешь разбираться или нет?»
— Сейчас схожу, поговорю.
Бабки радуются, а я проклинаю тот момент, когда вообще выбрала эту квартиру, польстившись на тихий спальный район.
Дверь в квартиру шкета уже новая, стальная, более массивная и безопасная.
Устало вздыхаю, закатывая глаза к потолку и достаю связку отмычек, чтобы уже через пару минут вырубать громкую музыку в пустой квартире.
— Таки здравствуйте! — говорю в пустоту помещения и недоуменно оглядываюсь. Не могли они свалить куда-то, не вырубив музыку.
И тут, уже на пути к выходу, в нос бросается знакомый запах обезболивающих таблеток. Я пробовала пить их раньше, но именно из-за запаха отказалась — слишком химического и едкого. Клим всегда чуял его за версту, как собака, и давал мне пиздюлей.
И правда — паренек нашелся в своей спальне, картинно раскинув руки и держа в одной пустую бутылочку из-под таблеток. Какая прелесть. Не учитывая того, что ресницы у «бессознательного» тела чуть подрагивали, а под кроватью валялись сами таблетки.
— Ох ты ж мой бедненький. — Картинно вздыхаю я и думаю, что делать дальше: демонстративно свалить домой или пойти искупать его в холодной воде. Есть варик получше — напоить его средством для рвоты, а потом закрепить каким-нибудь слабительным, чтоб неповадно было. — Сейчас, тётя Ярослава тебе поможет!
В аптечке нет ничего нужного, но если смешать вот этот порошочек, раздавить эти таблеточки и добавить этот сиропчик, эффект будет даже лучше, чем я хотела!
Больной с радостью выпил всю мою мешанину, млея под моей рукой, что поглаживала его черные, лезущие во все стороны волосы. Господи, прямо как у Стужева в семнадцать. Мне аж поплохело на минуту, но рука не дрогнула, как было раньше, когда я вспоминала о парне.
— В общем так, симулянт, — мышцы лица Дениса дрогнули и парень широко раскрыл свои синие глазищи. Еб его мать, и почему я раньше не замечала это пиздецки дикое сходство? — Через полчаса тебя должно прихватить — проблюешься, два дня с унитазом пообщаешься во всех направлениях и, может, тогда поймешь, что не стоит нарушать общественный покой.
— Что?.. — хотел было начать парень, но тут же схватился за лицо, прикрывая рот. О, понеслась! И парень понесся.
А я лишь радостно хмыкнула, напоследок покрепче хлопнув входной дверью.
Моя собственная квартирка поприветствовала меня тишиной, спокойствием и свистом чайника на кухне.
— Интересное кинцо тут намечается, — хмыкаю я, наблюдая всю мою старую компанию в маленькой кухоньке. Тут были и сидящие на диване Игнат с Эвелиной; Ваня, что метался вокруг стола, хмуря свои светлые брови; Ростислав, как всегда пышущий недовольством всего на свете; Аля, нервно наводящая всем чай; Клим, что лишь со всей стандартной гиеньей улыбкой осматривал всех вокруг, сидя на кухонной тумбе. И Стужев, которому места не хватило, и он своей тушей подпирал подоконник. Собственно, тему собрания мы и так знаем, но я просто не вижу смысла это обсуждать, поэтому сразу иду в атаку. Сразу бью. — А хули собрались? И че всех моих ебырей бывших не позвал, Вань? — обращаюсь я к бывшему другу, потому что уверена, что именно он решил собрать весь этот сучий совет.