Руки Юноны показались ему не просто холодными - ледяными. Он отлично знал, что так будет еще долго, но все же едва не отдернул руки, когда она коснулась его ладоней пальцами.
Девушка, молча, закатала ему рукава, расстегнула манжеты рубашки и задумчиво уставилась на знаки.
-У меня на коже проступают такие же. Ты уверен, что у меня есть выбор?
Виктор долго смотрел на нее, молча, ощущая ее напряжение, будто легкие удары током, поражаясь пронзительному звону наступившего между ними молчания, не заглушаемого даже карнавальной музыкой. А потом он медленно, как если бы это причиняло ему невероятную боль, покачал головой. Юнона поникла, ссутулилась и прикусила губу.
-Тогда почему ты спросил меня?
-Потому что, когда я был на твоем месте, у меня этого выбора не было. Если ты сейчас откажешься, я не стану настаивать. Может, судьба в вашем мире работает иначе. Я отыщу отца и исчезну из твоей жизни.
-Не стоит, - тут же ответила Юнона, - Если это знаки судьбы, значит, я должна согласиться, и соглашусь... рано или поздно, - она устало потерла глаза и шепнула, - И когда ты начнешь меня учить?
-Посмотрим, - тихо ответил Виктор, восхищаясь догадливостью девушки, - Сначала мне нужно очень многое о тебе узнать.
-Что, например? - спросила Юнона. Гадатель уже хотел ей ответить, но с удивлением понял, что мир, неожиданно резко, стал терять четкость и расплываться. Он обнял Юнону за плечи, будто этот холод может оказаться спасительным и разбудить его, и надрывно закашлялся.
-Ты в порядке?
Виктор почувствовал, как Юнона расстегивает ему сюртук, наверное, решив, что ему слишком душно, и мотнул головой.
-Подожди, - он несколько раз моргнул и потер глаза, тщетно надеясь, что так мир вокруг снова прояснится. Скорее машинально, чем понимая, что именно делает, он стянул с головы девушки свой платок и повязал его ей вокруг шеи, совсем как если бы носил сам. - Мне пора идти. А ты... не потеряй его, ладно? Так тебе будет проще найти меня, если я понадоблюсь...
Он судорожно вздохнул и закрыл глаза. Резко и неожиданно он совсем выбился из сил, и перед тем, как потерять сознание, он ещё слышал голос Юноны, но слов ее уже не разобрал...
Глава 22. Подсказки.
...Виктор вздрогнул, пробуждаясь не мгновенно, а долго и мучительно. Одиссей настойчиво стучал по оконному стеклу клювом, то и дело требовательно каркая. Гадатель выдохнул и замер, упираясь локтями в стол и спрятав лицо в ладонях.
Откуда-то из-за спины послышался голос Иеронима:
-Ты в порядке?
Виктор хотел бы ответить, но вместо этого только всхлипнул, судорожно делая глубокий вдох, и исподлобья смотрел перед собой. Глаза слезились, голова немного гудела.
-Ты слишком устал. Тебе нужно отдохнуть и выспаться, хоть немного прийти в себя, а потом уже что-то делать. Я отведу тебя к Анне.
-Нет, - коротко пробормотал Гадатель, обращаясь больше к самому себе, чем к Карателю, и поднялся. Ворон уселся на подоконник и снова требовательно постучал по стеклу.
Гадатель потер лицо и устало вздохнул - то, что он вызывал у окружающих жалость и желание уложить его в больницу, не могло не раздражать. Помимо всего прочего, это ужасно мешало спокойно работать.
-Привет, - обратился к ворону он и вытянул руку, думая, что птица вцепится когтями в рукав его свитера и будет смирно сидеть у него на руке. Но ворон пролетел мимо, усевшись на стол и царапнув его когтями. Одиссей выжидающе уставился на хозяина, и Виктор с разочарованным стоном порылся в кармане пальто и достал горсть цыганских рун - всего несколько камушков со схематичными рисунками.
Гадатель напрягся и сощурился, глядя на ворона, но так и не дождался никакого ответа. Иероним скептически фыркнул и отвернулся, уставившись на полки, забитые книгами по астрономии и физике, и потрепанными папками. Присутствие альбиноса Виктора почему-то успокаивало и внушало ему надежду, что вместе они успевают в два раза больше, чем Гадатель в одиночку.
Одиссей клевал обложку старого ежедневника Учителя, не обращая внимания ни на что.
Виктор встал, с удивлением поймав себя на легком головокружении, и подошел к Иерониму. Он заглянул в шкаф и пробежался взглядом по заголовкам на корешках архивных папок и книг.
Может быть, ему стоит отвлечься? Подумать о чем-то другом, вспомнить что-нибудь, что было бы мало связано с происходящим сейчас.
Гадатель наугад вытянул какую-то книгу, покрутил ее в руках и нашел чью-то закладку. Похоже, старая-престарая записка. Бумага уже начала желтеть, а чернила - расплываться, но прочитать ее не составляло труда.
-Привет, - начал было читать Гадатель, но стоило Иерониму заглянуть ему через плечо, как Виктор тут же тряхнул головой и убрал записку - чужую и совершенно им не важную - обратно в книгу. Присел на стол и пробежал взглядом по страницам, которые были заложены запиской. Ему все сложнее удавалось заставить себя сосредоточиться на этом тексте: голова шла кругом и дыхание затруднялось.
-Не то, все не то... - Виктор покачал головой и отложил книгу в сторону. Книги о звездах точно не были чем-то, что могло бы помочь и отвлечь. Ведь когда-то Грег учил Гадателя ориентироваться по звездам, ориентироваться на них и Луну, запоминать, рассчитывать и соблюдать кое-какие традиции.
Позже, уже сам Виктор учил Тристану искать путь домой по звездам, водил ее на крышу, чтобы посмотреть на звездное небо в телескоп и рассказывал все, что знал.
Сейчас ему казалось, что все это было так давно, целую вечность назад. И он не мог даже точно ответить, хочет ли вернуть обратно те мгновения.
Он поднял взгляд на Иеронима. Бывший Чистильщик, молча и как-то удивительно спокойно, вернулся к полке и принялся перелистывать документы в папках: что-то, набранное на печатной машинке на настолько плохой бумаге, что та почти рассыпалась в его руках. Он рылся в бумагах, словно пытался вместо Виктора понять, как жили и работали здесь те люди, которые пребывали здесь до Гадателя, и даже до Учителя.
Виктор снова сел за стол и теперь перебирал стопки бумаг. Он водил по найденным открыткам пальцами и шептал себе под нос слова, восстанавливая в голове чужие воспоминания. Он выстроил маленькую копию этого планетария за пару месяцев до закрытия. Все еще шумно и много людей, кто-то переговаривается, кто-то ищет на полу оторвавшуюся пуговицу, кто-то...
Гадатель закашлялся и выронил бумаги и открытки из рук. Пошатнулся и согнулся пополам, словно надеясь, что это поможет. Прижал ко рту край шарфа, стараясь дышать только через ткань. Может быть, это всего лишь пыль.
Иероним за пару шагов оказался рядом, пытаясь заставить Гадателя подняться, но Виктор отчаянно отталкивал его. Сейчас, в минуту болезненной слабости, он чувствовал чужую тревогу особенно остро, и вызываемое ей раздражение лишь усиливало его кашель.
-Может быть, это всего лишь пыль, - отмахнулся Гадатель и задержал дыхание. Успокоившись, он сделал пару глубоких вдохов, но так и не выпрямился. Наоборот, заметив что-то среди бумаг, он пересел на пол. Сощурившись, все еще прижимая к лицу шарф, он схватил заинтересовавшую его страницу.
Это была не рукопись, а рисунок, совсем новый. Листочек почти хрустел при каждом прикосновении от слишком частой штриховки ручкой.
Виктор узнавал эти линии, каждый штришок и деталь. Еще ребенком он порой видел, как отец, задумавшись, рисует что-то на первом попавшемся листе бумаге, на салфетках, или в ежедневнике. В поисках того человека, что приведет его к изменению тех или иных страшных событий, Учитель порой рисовал их, обращаясь к каким-то одному ему известным духам и позволял им править его рукой.
Иероним опустился на корточки рядом. Виктор поднес рисунок к свету и всмотрелся в переплетения чернильных линий, густую штриховку, тона и полутона.
Учитель нарисовал бледного человека в сюртуке, с перьями и повязкой на левом глазу, волосы его были темные и спутанные. Он смотрел с рисунка устало и надменно, сжимая в руках платок, и улыбался едва-едва заметно.