— Куда лезешь, челядь?! Холопам вход только с хозяевами. Пшли прочь, голодранцы! — и равнодушно оперся на свое копье, полностью игнорируя наше присутствие. Судя по всему, он решил, что с нас довольно и разговор закончен. Только вот в мои планы это не входило.
Сказать, что я поразился до глубины души, значит не сказать ничего. И не только поразился. Я почувствовал, как внутри поднимается темный, как сама ночь, гнев. Не люблю я, чтобы со мной ТАК разговаривали. Мое самолюбие было моей ахиллесовой пятой, и я об этом знал. С самого детства борюсь с этим недугом, был под это дело в детстве и отрочестве неоднократно бит, да только не в коня корм. Впрочем, я также знал, что эмоции это плохой советчик, так что задавил их усилием воли и заговорил глухим голосом:
— Ты где тут холопов увидел, нечисть?!
Флегматичная физиономия стражника приобрела слегка удивленное выражение, но всего лишь на мгновение. В следующую секунду, все с тем же меланхоличным выражением лица, он перехватил свое копье передним концом и, словно дубинкой, без замаха ударил меня в область головы. Вернее, попытался это сделать. Но я в последний момент слегка отклонился назад, ровно настолько, чтобы конец орудия свистнул перед моим лицом и задним хватом правой руки перехватил древко. Не дав стражнику времени осмыслить произошедшее, я развернулся на полкорпуса и восходящей ногой ударил ему прямиком в солнечное сплетение. Короткий, «тычковый» удар голой ногой в грудь, защищенную кольчугой и войлочным поддоспешником, в принципе не мог нанести сколь- нибудь серьезных повреждений борзому охраннику. Да и цели такой у него, откровенно говоря, не было. Но задачу свою он выполнил. Бородач, не ожидавший нападения от того, кто, по его разумению, должен был после удара древком по голове валяться на земле, споткнулся и на секунду потерял равновесие. Чем я и воспользовался, дернув копье в сторону и вверх. Кисть оппонента, находившаяся в очень неудобном положении, потеряла контакт с оружием. Но я не собирался биться с ним его копьем. Непривычное оружие только стесняло меня. Я отступил назад на пару шагов и воткнул его наконечником в землю. После чего занял свою любимую, полурасслабленную, верхнюю стойку. Истину о том, что того, кто хочет тебя ударить первым и без всякого предупреждения и причин, нужно бить в ответ, я усвоил еще в далеком отрочестве.
В этот момент напарник обезоруженного, схватившийся было за рукоять короткого меча после моего демарша, расслабился и ухмыльнулся задорно:
— Да он, Ждан, никак на кулачках с тобой смахнутся желает!
Этот самый Ждан покраснел, словно вареный рак. Могу его понять. Для воина потерять свое оружие от того, кого ты и за человека не считаешь, есть величайший позор и стыд. Именно на это я сделал ставку и не прогадал. Охранник, потерявший копье, угрожающе хмыкнул и прогундосил в бороду:
— Бьюсь об заклад, что сейчас научу этого оборванца уму — разуму. Медную гривну ставлю! Принимаешь? — он обернулся на своего напарника. Ответить тот не успел, потому что ему ответил я.
— Я принимаю! — и, увидев, что Рикко пытается что-то вставить, я пресек его речь жестом. Ни к чему моему противнику знать, что у меня в кармане — вошь на аркане. Пустота, то бишь. Пусть уверенность моя в победе не была железобетонной, но кто не рискует, тот не пирует.
— Добро — осклабился Ждан и молча принялся стягивать с себя свою кольчугу и поддоспешник.
Вы вызвали стражника Ждана на дуэль! Приготовьтесь!
Разоблачившись, он принял героическую позу и принялся играть мускулатурой. А мускулатура, нужно признать, была весьма впечатляющая. Выпуклая и рельефная, с одного взгляда понятно, что тренированная и в тонусе. Мой противник находился в прекрасной физической форме. Но я продолжал смотреть на него в упор с безмятежным выражением, игнорируя его глупое позерство, лишь еще больше убедившее меня, что я не зря принял спор.
— Ждан, поостерегись. Ты прошлую виру не всю выплатил. Еще одного до смерти изобьешь и воевода сам тебя на кол посадит, — напарник пытался остановить грубияна, но тот попытки эти проигнорировал.