Пока я предавался воспоминаниям, мой соперник пришел в себя. Он по — прежнему сидел на земле, хмуро глядя прямо перед собой. Видимо, поражения нанесли болезненные удары по самолюбию, и он пытался справиться с собой. Только меня это волновало мало.
— Мой выигрыш?
Он зыркнул снизу вверх, но спорить не стал, а молча отстегнул с пояса кожаный кошель и отсчитал в мою протянутую ладонь стопку монет. Мелькнуло окно передачи, подтверждающее выигранную мной дуэль и получение денег. После чего он рывком поднялся и схватил копье, по — прежнему торчавшее из земли. Я на секунду подумал, что снова собирается напасть на меня, но тот проявил благоразумие и стал напяливать на себя сбрую. Закончив с этим, он обратился ко мне, видимо уже полностью справившись с собой.
— Силен ты, чертяка, признаю. Теперь вижу, что вой, а не смерд да не огнищанин. Так чего в остроге забыли?
— Дело у нас к воеводе. Ну и на постой где-то бы надо остановиться.
— Торговать будете?
— Нечем пока нам торговать, — ответ, на мой взгляд, вполне очевидный. Мы ведь и вправду были теми еще голодранцами.
— Тогда по медяку с носа. Захотите товарами на базаре поторговать — в казну десять медных. Если поймают с торговлей в остроге с неуплаченной податью, виру по медной гривне заплатите в воеводину мошну. Уяснили? — голос Ждана стал скучающим, видимо он начал выдавать стандартную, много раз повторенную им информацию.
— Я вчера проходную платил, — тут голос подал Рик, молчавший до сего момента.
— Так то было вчера… — протянул вредный стражник, но поймав мой взгляд, осекся. — Ладно, один медяк и проваливайте.
Надо же, дипломатичность проявил. А я, наконец, понял, что еще за вира. Типа штрафа, за нарушение местных законов. И, судя по словам второго стражника, убийство тут является финансово — наказуемым преступлением, а не уголовно. Интересный факт, который я постарался запомнить на будущее. Я бросил в ладонь Ждана монетку, буквально только что перекочевавшую из его кошелька в мой, но тот сделал вид, что все в порядке.
— Как нам пройти к воеводе?
— Прямо дуйте, пока в воеводин дом не упретесь — большой такой, рубленый, охлупень с конем на крыше. Мимо не пройдете — после уплаты проходной мзды, Ждан утратил к нам интерес, равнодушно уставившись вдаль. Надо полагать, злость за проигрыш еще не прошла.
— Я провожу, — голос подал напарник Ждана, — отполдничаю заодно. Время как раз.
— Ты, Данко, к Фекле опять, никак навострился. Смотри, уйдешь надолго, я Севастьяну пожалуюсь, что ты от работы отлыниваешь. Он тебе уши оборвет, зуб даю.
В ответ на это названный Данко лишь широко улыбнулся и пристроился в начало нашей маленькой колонны.
— Ловко ты на кулачках бьешься, странник, — как только мы отошли от ворот на приличное расстояние, Данко посмотрел на меня через плечо. — Ждан у нас задира не из последних, за что его в остроге за глаза Репеем кличут. Как ты понимаешь, прозвище своё он не за красивые очи получил — в окулачь он дюже бьется… А ты его — раз, и на лопатки.
Я обратил внимание, что провожатый наш довольно молод, просто раньше из-за доспехов и шлема на голове я не обратил на это внимания. Легкий пушок на подбородке и верхней губе говорил о том, что парню, наверное, едва лет восемнадцать исполнилось. А то и того меньше. В его поведении, жестах и мимике вообще не угадывались алгоритмы поведения заурядного НПС. Если точнее, он вообще ничем не отличался от живого человека. Разве что архаичной манерой речи.