В настоящий момент Скамнум, безусловно, занимает умы многих людей. В Ливерпуле серьезные молодые люди изучают планы его горизонтальной проекции. В Берлине знаменитый искусствовед читает лекцию о его художественном собрании. Его «жизнь», красочно описанная в вечерних газетах, бойко продается на улицах Бредфорда, Морли и Лидса. Скамнум всегда присутствует в рубрике «Это интересно». Вскоре он переместится в «Новости».
«Роллс-Ройс» ныряет под причудливый мостик, соединяющий сторожки-близнецы, и с тихим урчанием едет по подъездной дорожке.
– И ее светлость, – с достоинством объявил Макдональд, – получит столько роз для банкетного зала, сколько соизволит заказать.
– Хорошо, – ответил герцог, скрывая радость неожиданной победы. – Теперь посмотрим-ка, – он сверился с надписями на конверте, – ага, душистый горошек. Его хватит, чтобы заполнить все вазы эпохи Мин в большой гостиной.
– В большой гостиной! – ужаснулся Макдональд.
– В большой гостиной, Макдональд. Большой прием, знаете ли. Прямо-таки событие.
– Я прослежу за этим, – сказал Макдональд суровым тоном.
– И вот еще что. Ужин подадут в длинной галерее…
– В длинной галерее!
– Ну же, ну же, Макдональд. Большой званый ужин, сами знаете. Нечто необычное. Примерно на сто двадцать персон.
Макдональд задумался.
– С вашего позволения, сэр, это больше похоже на салон лайнера, чем ужин в благородном доме на современный манер.
Макдональд представлял собой одну из достопримечательностей Скамнума. «Вы видели нашего прагматичного шотландца?» – любила спрашивать герцогиня, после чего обласканный вниманием гость удостаивался чести быть представленным старшему садовнику и осторожного разговора с ним. Тем не менее герцог считал, что иногда Макдональд мог утомить кого угодно.
– Как бы там ни было, – произнес герцог, подсознательно прибегнув к коронной фразе своей знаменитой речи, произнесенной им в палате лордов в 1908 году, – как бы там ни было, Макдональд, поставим гвоздики.
– Если вашей светлости угодно, – сурово ответил Макдональд, – я подумал, что можно и гвоздики.
– Гвоздики. В длинной галерее поставят один длинный стол, и из кладовой уже принесли тридцать серебряных ваз…
– Тридцать, – машинально повторил Макдональд, словно лихорадочно что-то вычисляя.
– …которые наполнят красными гвоздиками.
– Хортон, – твердо заявил Макдональд, – так нельзя!
Когда Макдональд прибегал к такому жуткому средневековому обращению – безусловно, совершенно уместному в его родных краях, – значит, дело дошло до критической точки. Да и сам герцог целый день ждал чего-то подобного.
– Так нельзя, – продолжал Макдональд с мрачной убедительностью. – Вы можете подумать, что если у вас в длинной галерее соберется сто двадцать человек гостей, то потом эти сто двадцать душ пойдут гулять по моим теплицам. И вы подумаете, что спрос уже велик: все гостевые комнаты и сорок спален, не говоря уже о дворецких, которые закрутят с моими горничными у меня за спиной! Мое же мнение таково, – закончил Макдональд с напором, оставив аргументы, – что цветам вообще не место в доме. Им расти под чистым небом и ярким солнцем, пуская сильные корни.
– Ну же, ну же, милый Макдональд…
– Я не говорю, что выхода нет. Возможно, вашей светлости знакома книга миссис Хантер «Полевые цветы Шекспира»?
– М-м-м, не знаю…
– И не надо. Она не претендует на ученость. Однако книга есть в библиотеке, и, возможно, она убедит ее светлость…
– Ну же, ну же, Макдональд!
– …что полевые цветы Шекспира на длинном столе будут смотреться куда более к месту, нежели мои гвоздики. Вам стоит лишь распорядиться, ваша светлость, и мои девчонки пойдут в лес от южной сторожки и нарвут сколько надо. В тридцати серебряных вазах, – с жаром добавил Макдональд, – они и вправду украсят стол!
Уклончивый ответ герцога свидетельствовал о том, что он колеблется:
– Честное слово, Макдональд, вот уж не знал, что вы знаток Шекспира.
– Шекспир, ваша светлость, был весьма искушен в садоводстве, и хорошему садовнику надлежит знать Шекспира. В пьесе, которую скоро покажут, садовые предметы упоминаются одиннадцать раз.