Те самые, которые вам так нравились, — столичные трагики.
Как это случилось, что они странствуют? Оседлость была для них лучше и в смысле славы и в смысле доходов.
Мне кажется, что их затруднения происходят от последних новшеств.
Таким же ли они пользуются почетом, как в те времена, когда я был в городе? Так же ли их посещают?
Нет, по правде, этого уже не бывает.
Почему же? Или они начали ржаветь?
Нет, их усердие идет обычным шагом; но там имеется выводок детей,27 маленьких соколят, которые кричат громче, чем требуется, за что им и хлопают прежестоко; сейчас они в моде и так честят простой театр — как они его зовут, — что многие шпагоносцы побаиваются гусиных перьев и едва осмеливаются ходить туда.
Как, это дети? Кто их содержит? Что им платят? Или они будут заниматься своим ремеслом только до тех пор, пока могут петь? Не скажут ли они впоследствии, если вырастут в простых актеров, — а это весьма возможно, если у них не найдется ничего лучшего, — что их писатели им повредили, заставляя их глумиться над собственным наследием?
Признаться, немало было шуму с обеих сторон, и народ не считает грехом подстрекать их к препирательствам; одно время за пьесу ничего не давали, если в этой распре сочинитель и актер не доходили до кулаков.28
Не может быть!
О, много было раскидано мозгов.
И власть забрали дети?
Да, принц, забрали; Геркулеса вместе с его ношей.29
Это не так уж странно; вот мой дядя — король Датский, и те, кто строил ему рожи, пока жив был мой отец, платят по двадцать, сорок, пятьдесят и по сто дукатов за его портрет в миниатюре. Черт возьми, в этом есть нечто сверхъестественное, если бы только философия могла доискаться.
Трубы.
Вот и актеры.
Господа, я рад вам в Эльсиноре. Ваши руки. Спутниками радушия служат вежество и обходительность; позвольте мне приветствовать вас этим способом, а не то мое обращение с актерами, я вам говорю, должно быть наружно прекрасным, покажется более гостеприимным, чем по отношению к вам. Я рад вам; но мой дядя-отец и моя тетка-мать ошибаются.
В чем, дорогой мой принц?
Я безумен только при норд-норд-весте; когда ветер с юга, я отличаю сокола от цапли.
Входит Полоний.
Всяких вам благ, господа!
Послушайте, Гильденстерн, — и вы также, — на каждое ухо по слушателю: этот большой младенец, которого вы видите, еще не вышел из пеленок.
Быть может, он вторично в них попал ведь говорят, старый человек — вдвойне ребенок.
Я вам пророчу, что он явился сообщить мне об актерах; вот увидите. — Вы правы, сударь; в понедельник утром; так это и было, совершенно верно.
Государь мой, у меня для вас новости.
Государь мой, у меня для вас новости. Когда Росций был актером в Риме…
Принц, актеры приехали сюда.
Кш, кш!
По чести моей…
«И каждый ехал на осле…»30.
Лучшие актеры в мире для представлений трагических, комических, исторических, пасторальных, пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-исторических, трагико-комико-историко-пасторальных, для неопределенных сцен и неограниченных поэм; у них и Сенека, не слишком тяжел и Плавт не слишком легок. Для писаных ролей и для свободных — это единственные люди.
О Иеффай, судия израильский,31 какое у тебя было сокровище!
Какое у него было сокровище, принц?
Как же,
«Одна-единственная дочь,
Что он любил нежней всего».
(в сторону)
Все о моей дочери.
Разве я неправ, старый Иеффай?
Если вы меня зовете Иеффаем, принц, то у меня есть дочь, которую я люблю нежней всего.
Нет, следует не это.
А что же следует, принц?
А вот что.
«Но выпал жребий, видит бог», и дальше, сами знаете: «Случилось так, как и думал всяк». Первая строфа этой благочестивой песни скажет вам остальное; потому что, вот видите, идут мои отвлекатели.32
Входят четверо или пятеро актеров.
Добро пожаловать, господа; добро пожаловать всем — Я рад тебя видеть благополучным. — Добро пожаловать, дорогие друзья! — А, мой старый друг! Твое лицо обросло бахромой с тех пор, как я тебя в последний раз видел; или ты приехал в Данию, чтобы меня затмить? — Что я вижу, моя молодая госпожа!33 Клянусь владычицей небесной, ваша милость ближе к небу, чем когда я видел ее в последний раз, на целый каблук. Молю бога, чтобы ваш голос не оказался надтреснутым, как вышедший из обращения золотой. — Господа, всем вам добро пожаловать. Мы, как французские сокольники, налетим на первое, что нам попадется; давайте сразу же монолог; ну-ка, покажите нам образец вашего искусства: ну-ка, страстный монолог.