Горацио
Бей!
Оно не подчинилось!..[8]
Бернардо
Есть!
Горацио
Достал!
Марцелл
Ушёл…
Призрак уходит
Мы слишком дурно обошлись
С Его Величеством, затеяв драку…
Поскольку он неуязвим, как воздух,
Удары наши — вроде как насмешка…
Бернардо
Я думаю, всё дело — в петухе.
Горацио
Вне всякого сомненья. Я приметил,
Как вздрогнул он, как будто в чём виновен,
Когда труба пернатая денницы
Своей лужёной глоткой пробудила
Дневное божество… При звуках сих
В огонь ли, в воду, в тучу или в землю,
Короче, — в заточение своё
Нисходят духи грешные. И этот
Удостоверился, что он — не исключенье.
Марцелл
Да, он пожух, когда запел петух.
Недаром же в Рождественский сочельник,
Я слышал, петухи не умолкают,
А привидения из-под земли
Не кажут носа, и безвредны звёзды,
И ведьмы не имеют силы. Вот
Сколь свят и сколь всемилостив сочельник
Пред Рождеством Спасителя!
Горацио
Я также
Слыхал об этом и частично верю.
Однако — стоп. Довольно на сегодня.
Уже денница в пепельном и алом[9]
Плаще росистом шествует по склонам
Холмов восточных, и пора на отдых
Полночной страже… Только перед тем
Своими наблюденьями ночными
Должны мы поделиться с нашим принцем.
Сия штуковина глухонемая,
Клянусь, она язык-то свой развяжет,
Когда мы их сведём накоротке.
А посему, коль нету возраженья,
Из чувства долга, чувства уваженья
К персоне принца Гамлета, должны мы
Пойти и принца в тайну посвятить.
Марцелл
А что, недурно!.. Кстати, мне известно,
Где этим утром Гамлета найдём.
(Уходят)
Сцена 2
Тронный зал. Трубы. Входят король с королевой, за ними Гамлет, Полоний, Лаэрт, Вольтиманд, Корнелий и придворные
Король
Ещё не скоро выветрится скорбь
О Гамлете, покойном нашем брате,
А потому пристало обнажить
Сосуд страданья, присовокупив
К печали вашей каплю наших слёз.
Но битва благочестия с природой
Зашла так далеко, что подобает,
Не забывая о покойном, помнить
И о самих себе. И посему
Вчерашнюю сестру и королеву,
Вдову, чьё попечение хранило
Воинственную Датскую державу,
Мы с радостью, отравленной печалью,
Восторг стенаньями уравновесив,
В тоске и неге, с миртом у одра
Супругой нарекли. И ваши речи,
Мудрейшие, не отвратили нас.
За что примите нашу благодарность.
Теперь о юном Фортинбрасе. Он,
Превратно умозаключив о наших
Достоинствах, оплошно полагает,
Что Дания без Гамлета распалась…
Вообразив о собственной персоне
Невесть чего, он пишет нам посланье,
Где требует возврата территорий,
Утраченных его отцом, а ныне
Хранимых нами после благородной
Кончины брата, но о нём довольно.
Теперь о том, зачем я вас созвал.
Суть дела такова. Мы отписали
Норвежцу-королю, который дядей
Приходится — что кстати! — Фортинбрасу.
Старик давно уже к одру прикован
И вряд ли знает о приготовленьях
Племянника. Вот с этим-то письмом
Мы направляем вас, наш друг Корнелий,
И вас, любезный Вольтиманд, послами
К правителю норвегов. Полагаем,
Что ваших полномочий хватит вам
В пределах установленных. Спешите,
И спешка вам зачтётся. В добрый путь.
Вольтиманд и Корнелий
Мы Дании родной не посрамим!
Король
Мы в том не сомневаемся. Прощайте.
Послы уходят
Лаэрт, что там за новости у вас?
Вы что-то говорили о каком-то
Прошении? Но разве есть такое,
Что было вашей просьбой и не стало
Моим же предложеньем? Голова
Не более родня плечам и телу,
Рука для рта не более слуга,
Чем датский трон для твоего отца.
Так в чём же просьба ваша?
Лаэрт
8
Горацио хочет, чтобы Марцелл остановил призрака, а когда видит, что это не удается, приказывает ударить короля алебардой. Гамлету он об этом не расскажет, только обмолвится, что призрак прошел «на расстоянии его жезла» (а не древка алебарды Марцелла, который нанес удар мертвому королю).
9
По прозаическому переводу М. Морозова: «Но посмотрите, утро, одетое в багряный плащ, шагает по росе той высокой горы на востоке».
Эти строки можно понять как намек на неузнанного Люцифера, уносящего после крика петуха душу Старого Гамлета. Люцифер — средневековый эвфемизм имени дьявола. По-русски это можно перевести как «Светозарный» (антоним выражения — «Бегущий от света»). Объяснимо и то, почему речь именно о восточных холмах: склоны гор, находящихся к востоку, за проливом, уже подбиты восходящей зарей, поэтому нечистая сила должна укрыться от света в тень горы, еще сохраняющей остатки ночи. Горацио видит багряный плащ Люцифера, но принимает его за утреннюю зарю.