Аргументы Хальстрёма послужили основой для серьезной дискуссии. Как же все-таки теперь, двадцать лет спустя после учреждения Нобелевской премии, следует трактовать формулировку «благородный идеализм»? В течение лета то и дело просачивались кое-какие слухи об этой неофициальной дискуссии. 13 августа шведская газета «Стокгольм-тиднин» объявила, что следующим лауреатом Нобелевской премии в области литературы станет Кнут Гамсун, хотя и не обязательно в текущем году.
Газета указывала на то, что и Шведская академия, и Королевская научная академия, и Каролингский научный институт{57}, и Нобелевский комитет решили, что будущей осенью Нобелевская премия в области литературы никому присуждена не будет. Отчасти газета была права. Должны были присудить только три из пяти премий. Не было претендента на премию в области химических исследований и в области литературы.
Когда все это стало известно, Гамсун поспешил заверить своих сторонников, что он ничуть не разочарован. Хотя, конечно, жаль детей, они получат наследство, в значительной степени обремененное долговыми обязательствами. Самому-то ему не нужно ничего такого. Разве что новое пальто, он свое носит уже двенадцать лет. Когда-то у этого пальто была шелковая подкладка[269].
Гамсуну, конечно, очень бы пригодились нобелевские деньги. Как долго деньги за переиздание его старых книг смогут служить вложением в Нёрхольм, чтобы обеспечить там ведение хозяйства, финансировать строительство, посадку деревьев и распашку новых пашен? Вопрос становился все более и более актуальным поздней осенью 1919 года. Сначала работа над новым романом продвигалась хорошо, а потом застопорилась. Он давал понять Кёнигу, что, вероятно, роман будет готов к Новому году и тот сможет выпустить его к весне. Через две недели он подтвердил, что так и будет. У него всегда на написание новой книги не уходило более двух лет. Теперь, когда ему уже исполнилось шестьдесят, следовало бы сбавить темп.
Сообщения о том, что в ближайшее время он все же не получит Нобелевскую премию, различного рода домыслы в прессе, а также присланные заранее поздравительные письма из разных, порой отдаленных, мест приходили тогда, когда он собрал свой первый урожай. Прекрасный урожай картофеля и турнепса, хорошо шла молотьба, новый амбар заполнен сеном, а в хлеву первоклассные коровы, в сентябре из Нёрхольма доставили на молокозавод 519 литров молока.
И при этом все проводившиеся расчеты указывали на то, что хозяйство тем не менее убыточно, несмотря на рекордный урожай и учет расходов на инвестиции. Делясь своими соображениями на этот счет, он указывал на то, что ему дорого обходятся работники и что у него нет подлинной крестьянской хитрости и изворотливости при реализации плодов земли. У него на тот момент было семь постоянных работников.
В Германии по-прежнему активно закупали права на издание собрания сочинений и на отдельные книги, но страны-победительницы ввели большие экономические ограничения для Германии, и они мешали ему получить свои гонорары. Кёниг советовал Гамсуну срочно перевести в Норвегию деньги, вложенные в немецкие промышленные акции. Но нет, на это он не пойдет, отвечал он. Пусть уж он лучше потеряет сколько-то марок, это его не разорит. «По-моему, Германия сейчас борется со всем миром, борется в интересах этого самого мира с безграничной английской подлостью, и в будущем не только я, но и многие другие это поймут»[270].
Все больше и больше немцев восхищалось Гамсуном. Кристиан Лассен, норвежский вице-консул в Гамбурге, был озабочен обеспечением немецкой элиты книгами, которые могли бы оказать ей моральную поддержку. И потому он закупал тысячи экземпляров книг Томаса Манна, Эрнста Бертрама{58} и Мартина Хавенштайна{59}, чтобы распространять в немецких университетах. В дни юбилея Гамсуна он собрался рассылать «Детей века» и «Местечко Сегельфосс». Вот что он писал в связи с этим Гамсуну: «Я уверен, что студенты поймут самое главное в Ваших книгах, то, что Ницше называл врожденной гениальностью, и печать ее лежит на всем созданном Вами, господин Гамсун! Огромная проблема, связанная с возвышением и падением личности, описанная на примере нескольких поколений без ненужного морализаторства, а лишь с любовью, — все это в высшей степени живо предстает в Ваших книгах»[271].