Станет ли «Последняя глава» последней его книгой? Способен ли он представить свою жизнь без творчества? Мария Гамсун могла — Мария, которая издала осенью новую книгу стихов «Картинки». Она с интересом наблюдала — сдастся ли он. Тогда она освободилась бы от своей непосильной задачи, которая независимо от ее поступков всегда делала его победителем, а ее и детей — побежденными.
Если он перестанет писать, все пойдет по-другому.
Но разве Гамсун уже исчерпал все средства? Он всегда был способен совершить в своей жизни несколько неожиданных кульбитов ради создания каких-то персонажей, если это, по его мнению, стоило того. И разве, в сущности, не было таким кульбитом его неожиданное решение подвергнуться операции, связанной с усилением продуцирования половых гормонов?
В ноябре 1925 года он прочитал статью в «Афтенпостен», где говорилось о новой книге. Называлась она «Невроз». Он эту книгу достал, прочитал и написал автору. Доктор Юхан Иргенс Стрёмме ответил. Обменявшись еще парой писем, они договорились о встрече.
Вечером 3 января 1926 года Гамсун взошел на борт парохода и отправился в Осло{72}. Что двигало им? И почему он ощущал те же грусть и отчаяние, как и тогда, сорок три года назад, когда садился на большой пароход, отправлявшийся в Америку? Когда же придет конец этим чувствам?
Именно по этому поводу они повздорили перед его отъездом. Заняв свое место в каюте, он начал писать письмо Марии: «Ты забыла пожелать ни пуха ни пера на прощание, Мария»[314]. Утром в воскресенье он был уже в Осло. Во второй половине дня он направился в юго-восточную сторону от дворцового парка Осло. Нашел нужный дом по адресу Оскарсгате, 12 и стал подниматься по лестнице, читая на дверях таблички с именами жильцов. Остановившись у одной из квартир на втором этаже, он позвонил.
Доктор Юхан Иргенс Стрёмме имел диплом Университета Осло, и кроме этого стажировался в клинике Бургхольцли{73} в Цюрихе. Он работал в двух центральных больницах столицы в отделениях для психически больных, а также вел частную практику. Но репутация у него была весьма неоднозначная, если не сказать сомнительная. Коллеги порой публично называли его шарлатаном, потому что он применял методы, которые еще не были признаны здесь, на окраине Европы.
Когда Гамсун читал введение к книге Стрёмме, то ему казалось, что он читает свои собственные слова и мысли, сформулированные после написания «Голода» и «Мистерий». Стрёмме полагал, что неврастеничные люди являют собой лучших представителей современного общества. Доктор постоянно говорил о значительной роли жены в жизни мужчины. Его пятнадцатилетний опыт врача-невропатолога свидетельствовал о том, что многие болезни и психологические проблемы мужчин связаны исключительно с этим фактором. Если между мужчиной и его женой возникают какие-то коллизии, то определенные коллизии возникают и в его профессиональной деятельности, и он начинает страдать нервными расстройствами. В поразительном большинстве случаев нервные заболевания у мужчин возникают тогда, когда его жена проявляет себя как фригидная женщина. Такова была точка зрения Стрёмме. Если же со стороны женщины что-то меняется в ее отношении к мужу и она начинает лучше удовлетворять его как мужчину, то он излечивается[315].
Холодность между ним и Марией, расшатанные нервы, творческое бесплодие — все одно к одному. Наконец для Гамсуна как будто бы сошелся сложный пасьянс. И он сразу же решил, что Мария тоже должна пройти курс лечения у доктора Юхана Иргенса Стрёмме.
После короткой предварительной беседы доктор попросил Гамсуна удобно устроиться в кресле и расслабиться. Вскоре был задан вопрос: видел ли пришедший какие-то сны в последнее время.
— Видел этой ночью.
Гамсун начал рассказывать свой сон, и с самой первой фразы слушатель был поражен, сколь близка устная речь Гамсуна его писательской манере: «Появляется какой-то человек, несущий младенца, но несет его как-то не так, согласно моему разумению. Ребенок настолько плотно спеленут, что не может пошевелиться. А ведь для младенцев важно, чтобы они могли двигаться, шевелиться, но этот малыш был спеленут так плотно, как какой-то сверток, и несли его под мышкой. Необходимо было освободить ребенка так, чтобы он мог производить какие-то движения. У меня было ощущение тревожности. По моему разумению, я сам связан какими-то путами. Я сейчас слишком зажатый, окостеневший. И теперь, начиная курс у доктора, я хотел бы как можно скорее избавиться от пут, чтобы ничто не мешало моим движениям, чтобы я стал более пластичным, сгибаемым»[316].
314
Гамсун, наброски письма к Марии Гамсун, начало января 1926 года. Ср. Мария Гамсун «Радуга».
316
Цитата из стенографического отчета о сеансе психоанализа, день первый. Оригинал в NBO, отчасти расшифрованный материал находится в «Гюльдендале».