Он был поражен, сколь многие мужские персонажи Гамсуна следуют одному и тому же стереотипу поведения. Они могут увлечься только той женщиной, которая несвободна. Им обязательно нужен поверженный, обманутый муж или возлюбленный. При этом едва ли Бротёю было известно, что сам Гамсун увел своих первую и вторую жен от других мужчин.
Во многом этот психоаналитик опирался на собственные детские и отроческие впечатления. В самые важные подростковые годы, когда мальчик формируется как мужчина и происходит нормальное взросление в тесном контакте с матерью, Гамсун оказался лишенным этого, так как был вынужден покинуть родной дом и жить у дяди.
Таким образом, он начал идеализировать свою мать, одновременно считая, что она могла участвовать в семейном решении отослать его к дяде. Вот так и возникла в его сознании двойственность представлений о женщине, которая должна будет занять место матери в его жизни.
В своих ранних произведениях он разрешал этот конфликт, сочиняя смерть матери. Но, по мнению Бротёя, чем более зрелым становилось творчество писателя, тем более сложные, причудливые очертания приобретала эта двойственность в произведениях Гамсуна. Постепенно Гамсун все меньше идентифицирует себя со своими персонажами. Вместо этого он «разоблачает» их. По мнению доктора, тем самым он разоблачает и самого себя. Так, герой «Мистерий» Нагель выдвигает едкие обвинения против великих людей: «И все это множество великих людей разгуливает по земному шару, который по сравнению с Сириусом не больше обыкновенной вши» [1; I: 50].
Почти через четверть столетия он вложит в уста героя «Местечка Сегельфосс», телеграфиста Бордсена, следующие слова: «Наша жизнь сошла с рельсов, лошади остались без кучера, а поскольку лошади знают, что тащить воз под гору легче, чем тащить его в гору, они и тащат его под гору <…>. В старину бытовали огромные различия, был замок и была пустыня, нынче же все одно; в старину была судьба, нынче же жалованье. Величие — что это такое?» [3; IV: 453–454].
В юности общение с важными персонами для него было недоступно, теперь же его стали раздражать простые люди, как пишет Бротёй, указывая на сходство между Гамсуном и Горьким. У обоих была трудная жизнь и потребовались огромные усилия, чтобы «выбиться в люди». Может быть, их объединяло некое чувство солидарности, ведь они оба прошли нелегкий путь. Но Гамсун никогда не был пролетарием, пытаясь осознать происходящие общественные процессы, он оставался романтиком. Его взгляд был обращен в прошлое. Трюгве Бротёй, молодой и дотошный исследователь, дал своей книге название «Жизненный цикл».
Через некоторое время Гамсун вернул ему рукопись со следующей припиской: «Напрасно Вы трудились, посылая мне эту рукопись, я никогда не читаю того, что пишут обо мне».
Прочтя это, Бротёй расхохотался: он заметил, что рукопись была распакована[351].
«Жизненный цикл» был опубликован в другом издательстве, одновременно с вышедшей в «Гюльдендале» биографией Гамсуна, написанной Эйнаром Скавланом специально к юбилею. Скавлан уделил значительное внимание творчеству писателя, но не стремился выявить какие-то связи между жизнью и творчеством Гамсуна. Самая последняя фраза в этой книге звучит следующим образом: «Вот старость пришла и к Гамсуну».
Впоследствии, во время войны, Эйнар Скавлан сожалел об этих словах, как ни о каких других. Но это сожаление, как и сама война, было еще впереди.
Задолго до юбилея супружеская чета начала планировать игру в кошки-мышки с журналистами. Как раз в это время Гамсун приобрел новую машину — «бьюик», на котором они разъезжали. И все же он настолько боялся встреч с журналистами и разного рода навязчивыми зеваками, что даже подумывал о том, чтобы расстаться со своими характерными усами, на что Туре заметил, что, видимо, отец чересчур начитался детективных романов[352].
Во время их недолгого отсутствия перед юбилеем в Нёрхольме скопилось огромное количество писем, телеграмм и открыток — 657. Писали со всего мира, отовсюду: Союз писателей и журналистов из Мюнхена, почитатели его таланта из Финляндии, Индии, Греции, Польши, Венгрии, Румынии, Нью-Йорка, Нидерландов, Ленинграда, Йоханнесбурга… Поздравляли учащиеся одной гимназии из Чехословакии. Два немецких университета предлагали присвоить ему звание почетного доктора, многие другие просили его поддержки в различных акциях и начинаниях, к нему обратилась одна международная организация, находящаяся во Франции, в которую входили интеллектуалы разных стран, выступавшие против войны. Какой-то немец предлагал Гамсуну купить у него идею романа. Один швед прислал ему свое изобретение — пожарный рукав «Сальватор». Пражанин Оскар Поллак благодарил за то удивительное событие в своей жизни, которое произошло тридцать лет назад, когда Гамсун послал ему роман «Виктория» с дарственной надписью. Генеральный консул Дании в Тунисе напоминал ему о встречах в Париже в дни их молодости. Дальние родственники из Иллинойса сообщали ему о том, что видели его фото в американских газетах и страшно гордились этим. Какой-то знакомый писал из Кальвадоса, что в одном периодическом французском издании Гамсуна назвали величайшим романистом современности.
351
Гамсун — Трюгве Бротёю от 17.08.29. Сигрид Бротёй — Харальду Нессу. Кроме того, примечание к письму 2042, в собрании писем под редакцией Харальда Несса «Кнут Гамсун», т. 1–6.
352
Туре Гамсун рассказывает об отъезде из Нёрхольма семьи Гамсун в день 70-летнего юбилея писателя в своей книге «Кнут Гамсун — мой отец». Обстоятельства, связанные с 70-летним юбилеем, описаны в многократно упоминавшейся книге воспоминаний Марии Гамсун «Радуга». Мария Гамсун — Харальду Григу от 26.07.1929. Эти и другие материалы в HPA-NBO.