Есть все основания верить тому, что написала Мария. Наверняка все так и было.
Хотя, конечно же, идея поездки к Гитлеру возникла у него отнюдь не спонтанно. Уже сразу после своей первой встречи с Тербовеном в январе 1941 года он начал подумывать о возможности говорить с Адольфом Гитлером напрямую. Неоднократные приглашения со стороны Геббельса вполне могли укрепить его в мысли, что это возможно. Кроме того, произошло и еще одно событие, которое усилило представление Гамсуна о том, что он избран.
Дочь Гамсунов Эллинор все больше страдала от анорексии, алкоголизма и нервных болезней, поэтому было решено забрать ее из клиники в Баден-Бадене домой. Сначала предполагалось, что за ней отправится одна Мария, но все же и Гамсун поехал вместе с ней. Он так хотел увидеть министра пропаганды и самого фюрера, что готов был дважды в течение месяца посетить Германию.
19 мая 1943 года Магда и Йозеф Геббельс приняли супружескую чету из Норвегии в своем доме на Герман-Геринг-штрассе. Многочисленные таланты министра позволили занять ему место третьего человека в нацистской иерархии. В тот момент Гитлер поставил перед ним задачу нагнетания в самой Германии и на оккупированных территориях военного психоза, чтобы население находилось в постоянной готовности к новым страданиям и жертвам. Более двадцати лет Геббельсу удавалось проделывать различные политические трюки, он довел до совершенства свое искусство выдавать ложь за правду.
Теперь Геббельс выступил с призывом к тотальной войне.
Гамсуны пробыли у Геббельсов более двух часов[438].
С гостями вышли поздороваться и шестеро детей Геббельса. Марии уже доводилось встречаться с министром пропаганды. Министр и писатель произвели друг на друга неизгладимое впечатление. Первый записал в своем дневнике, что когда они стояли рядом лицом к лицу, то у Гамсуна навернулись слезы на глаза и ему надо было их смахнуть, так сильно он был растроган встречей с Геббельсом. Разговаривать им было трудно, так как Гамсун плохо слышал и Марии приходилось кричать ему в ухо, чтобы передавать сказанное Геббельсом. Геббельс считал его одним из самых выдающихся писателей всего мира. Во время беседы был затронут вопрос о том, что интерес к книгам Гамсуна в скандинавских странах стремительно падает. «Какое безобразие», — возмутился министр пропаганды. И заявил: собрание сочинений Гамсуна в Германии выйдет тиражом в 100 000 экземпляров. Писатель пытался вежливо протестовать, ссылаясь на нехватку бумаги в военное время.
Говорили они и о политике. В своем дневнике Геббельс записал, что Гамсун выказывал неизменное отвращение к англичанам и что его вера в победу Германии была несокрушимой.
Вернувшись домой, Гамсун продолжил работу над той речью, которую ему предстояло произнести на венском конгрессе писателей, над доводами, с которыми он обратится к Гитлеру по поводу жестокой оккупационной политики Тербовена, а также по другим вопросам, касающимся будущего Норвегии. Одновременно он размышлял о том, как отблагодарить Йозефа Геббельса. Несколько лет тому назад Сельма Лагерлёф выступила с призывом к нобелевским лауреатам продать на аукционе свои нобелевские медали, чтобы вырученные средства направить на помощь Финляндии, на которую напал Советский Союз. И вот какое решение принял Кнут Гамсун 17 июня 1943 года, вот с какими задушевными словами он обратился к Геббельсу: «Нобель учредил свою премию как награду за деятельность идеалистической направленности. Я не знаю никого в мире, кто бы с большей идеалистической направленностью неустанно и писал, и выступал с речами о судьбах Европы и всего человечества, чем Вы, господин рейхскомиссар. Я прошу Вас простить меня, что посылаю Вам свою нобелевскую медаль. Конечно же, она для Вас совершенно бесполезна, но мне нечего больше послать Вам»[439].
Шла война и в Европе, и по всему миру, но почта работала. Уже через неделю после того, как Гамсун отправил свою медаль в Берлин, он получил в ответ слова благодарности от Геббельса. Тот писал, что смущен и не может принять этот знак уважения. Но все же обратился к Гамсуну со следующей тирадой: «Если Вы имеете в виду лично меня и мою общественную деятельность, то я принимаю ее как выражение Вашей причастности к борьбе за новую Европу и счастливое общество»[440].
Однако в письме Геббельса ничего не было сказано о возможной встрече фюрера и литературного корифея, который пожертвовал свою нобелевскую медаль в знак веры в Германию.
Дело в том, что в отношении фюрера действовала целая система беспрецедентных мер безопасности. Все его встречи должны были проходить в обстановке строжайшей секретности, время и место сообщалось участникам непосредственно перед встречей, было строжайше запрещено каким-то образом обсуждать это публично или в частных контактах.