Через пять дней Гамсун был помещен в инфекционное отделение Гримстадской больницы — многим казалось, что это наиболее подходящее для него место. Он сам, Мария и их сыновья оказались среди 16 000 норвежцев, которые были арестованы в течение последних пяти недель по подозрению в предательстве по отношению к своей стране в период немецкой оккупации.
23 июня 1945 года Гамсун предстал перед окружным судьей в Гримстаде.
Ему было зачитано серьезное обвинение, первый пункт которого, в соответствии со статьей 86 уголовного кодекса, был направлен «против всякого, поднявшего оружие против Норвегии или во время войны, в которой та принимает участие, содействует врагу своими делами или материальными средствами или ослабляет Норвегию или ее союзника, связанного с ней государственными обязательствами о военном сотрудничестве». Срок за совершение подобных преступлений назначается в пределах от трех лет до пожизненного заключения. Кроме того, в соответствии с параграфом 140 Гамсуну было предъявлено обвинение в вовлечении и других лиц в преступную деятельность, связанную с покушением на суверенитет страны и ее безопасность.
В довоенное время окружной судья Петер Лоренц Стабель бывал в Нёрхольме в гостях. И вот теперь именно он задавал Кнуту Гамсуну вопросы, ответы на которые, изнывая от любопытства, жаждали получить все жители Норвегии, а также многие за рубежом.
Кнут Гамсун отрицал, что был членом нацистской партии, «Национального единства»[469].
— Да, я оказался в этой среде, мне кажется, что к этой среде принадлежало много хороших людей.
— Вы действительно полагаете, что многие хорошие люди были членами нацистской партии?
— Да, я так считаю. Ведь постоянно читаешь то о том, то о другом стороннике этой партии как о хорошем человеке, это признают даже судьи.
— К сожалению, это так. Но давайте обратимся конкретно к району Гримстада — вам действительно импонирует вся эта местная компания нацистов?
— Нет, но ведь дело в том, что мой дом находится неподалеку от автострады, и потому многие имели обыкновение заезжать ко мне, останавливаться у меня. Я оказался вовлеченным во все это. А первоначальным толчком послужило то, что король и правительство покинули свою страну. Ведь я всего-навсего земледелец. Мои корни в норвежской земле. Я не из тех, кто пришел сюда неведомо откуда. Я за монархию, это органически присуще моему сознанию. Не следует забывать, что Норвегия всегда была монархией. А тут, в связи с этой войной, что-то пошло не так. Я, между прочим, до последнего времени ничего не знал об убийствах и пытках. Об этом вплоть до настоящего момента я не имел ни малейшего представления.
— Это действительно так?
— Да, Бог свидетель!
— Могли ли вы состоять в этой партии, если бы вам было доподлинно известно, как немцы поступают с вашими соотечественниками, стали бы вы сотрудничать с нацистским печатным органом «Фритт Фолк»?
— Это непростой вопрос. По своему мировоззрению и в соответствии со своей совестью я принадлежал «Национальному единству», но формально я в него не вступал, и это было не столь важно. Но за последние три недели обстоятельства переменились. Теперь я не хочу преуменьшать своей связи с немцами и нацистской партией, отнюдь нет. Я продолжаю придерживаться своей прежней позиции, я не намерен преуменьшать свою роль, как это делают многие сейчас.
— Вы не считаете, что немцы поработили Норвегию?
— Я считаю, что их действия были на пользу нашей стране.
— Неужели вы, такой умный человек, полагали, что в дальнейшем немцы могли вернуть нам свободу?
— Люди даже большего интеллекта, чем мой, придерживались такого же мнения.
— Разве вы не читали прессу, не следили за происходящим?
— Нет, так же как и моя жена. Это так же верно, как и то, что мы не занимались никакой тайной деятельностью.
— Вы считали себя членом нацистской партии?
— Да, должен признать это, хотя и не участвовал в каких-то важных встречах в Гримстаде.
— Вам будет предъявлено обвинение в соответствии со статьей 86 уголовного кодекса, где говорится об ответственности за содействие врагу с помощью газетных статей и иными средствами.
— Я ничего в этом не понимаю. Да, я действительно кое-что писал, но повторяю, я думал, что Норвегия сохраняет нейтралитет, ведь война прекращена. Я действительно писал кое-какие заметки, статьи и однажды написал письмо — обращение, в котором призывал не сопротивляться оккупационным властям. Ведь сопротивление могло привести к смертному приговору и гибели. Все считали, что я писал правильные вещи, и я получал множество благодарственных писем, в том числе и из противоположного лагеря. Бывало, что меня настойчиво просили из рейхскомиссариата написать что-либо для норвежских газет.
469
На слушании 23.06.1945 присутствовал единственный журналист Биргер Морхолт. Его стенографические записи в расшифрованном виде были опубликованы в норвежской газете «Адрессетиденде» от 25.06.1945 и 4.05.1996. См. также «Дело против Гамсуна», RA.