А ведь он уже сделал это в «Мистериях».
В начале июня 1892 года, незадолго до того, как ему исполнилось тридцать три, Гамсун закончил книжку, которая должна была быть совершенно не похожей на все то, что было до него написано другими. И как раз именно в это время оказался обвиненным в откровенном литературном воровстве.
Весь этот кошмар начался с того, что Мария Герцфельд, которая намеревалась перевести «Мистерии» на немецкий язык, вдруг резко и внезапно оборвала переписку. После его многократных попыток напомнить о себе он получил наконец пугающий ответ: она просила более ей не писать, а обращаться к Феликсу Холлендеру{24}. В конверт была вложена вырезка со статьей из журнала «Фрайе Бюне». Автор статьи утверждал, что, прочитав новеллу Гамсуна «Азарт», опубликованную в том же журнале, он не мог не обвинить норвежского автора в плагиате, так как сюжет новеллы полностью заимствован автором из романа Достоевского «Игрок». Вникнув в содержание немецкой статьи, Гамсун испытал шок: он понял, что кто-то из его норвежских коллег просто убедил Холлендера в этом.
Обвинение в плагиате могло иметь самые негативные последствия. Журнал «Фрайе Бюне» принадлежал могущественному издателю Самуэлю Фишеру, и, значит, ему хорошо было известно, в чем обвиняли писателя, первую книгу которого он опубликовал годом ранее.
Два года немецкие переводчики и издатели заигрывали с Гамсуном, надеясь заполучить его новую книгу. И вот теперь они полностью игнорируют его, от них невозможно добиться ответа. Его роман «Мистерии» оказался никому не нужным.
Он написал длинное письмо Марии Герцфельд. В нем он рассказал о том, как был удручен, обнаружив явное сходство между «Азартом» и «Игроком», о том, как три года тому назад в точно такой же декабрьский день он нанес визит редактору «Верденс Ганг» Улаву Томессену, чтобы забрать рукопись, но, увы, было уже слишком поздно. При этом редактор никак не объяснил тот факт, почему полгода спустя он выслал «Азарт» переводчику без всяких изменений, без того чтобы уничтожить черты сходства между текстом Гамсуна и произведением Достоевского. Он настоятельно просит Герцфельд сообщить содержание своего письма Холлендеру и попросить его связаться с Томессеном, чтобы тот мог убедиться в правоте Гамсуна[100].
Теперь Кнут Гамсун уезжает из Копенгагена. Он покинул этот город в надежде, что редактор, обозвавший его в редакционной статье шарлатаном, тем не менее не откажется подтвердить истинное положение вещей и тем самым избавит его от обвинений в плагиате и всех этих нападок со стороны немецких литературных кругов.
Его вновь одолевали мысли о путешествии на Восток, хотя к этому времени он уже промотал большую часть гонорара за «Мистерии».
Правда, в такое путешествие ему не хотелось отправляться одному. Да к тому же в это время в странах, которые он собирался посетить, началась эпидемия холеры.
Тогда он решил посетить шведский остров Готланд. Но случилось так, что он доехал только до Кальмара{25}, где ему в руки попала норвежская газета «Моргенбладет». На этот раз этот консервативное издание, со стороны которого он неоднократно подвергался атакам, сделало его посмешищем, поместив на передовицу мешанину из фраз, заимствованных из статьи Холлендера, и добавлений собственных саркастических замечаний корреспондента.
Теперь ему оставалось лишь ждать, что благодаря редактору «Верденс Ганг» все обвинения будут сняты и он будет оправдан.
После этого он отправился на датский остров Самсё, с собой он взял большую стопку исписанных листков, и новых и совсем давнишних. Все они должны были послужить материалом для написания новой книги. Эту идею он вынашивал уже в течение шести-семи лет. Его замысел состоял в том, чтобы изобразить представителей богемы, псевдописателей. Отдельные элементы этого замысла уже встречаются в некоторых новеллах, «Голоде», и особенно «Мистериях». Героями его следующей книги должны были стать разного рода модные писатели, сомнительные личности, паразиты по своей сути. Действие должно было происходить в Кристиании. Он надеялся, что роман будет готов к весне[101].
Но судьба распорядилась иначе: во время бритья в парикмахерской он заразился сикозом, началось воспаление. Ему казалось, что он похож на прокаженного. Дважды копенгагенским врачам пришлось вскрывать нарывы на его лице. Теперь, когда оно было изуродовано шрамами, Гамсун сознательно отгородился от всех, заперся в номере отеля в Копенгагене и на улицу не выходил.