Нагрузки оказались ужасными. Именно тогда он и подорвал свою нервную систему, что имело долговременные негативные последствия.
После «Мистерий» он понял, что так дальше продолжаться не может. Он стал совмещать метод «зеркальной комнаты» с другими творческими технологиями. В «Мечтателях», «Бенони» и «Розе» он использовал нурланнский колорит. Теперь его искусство заключалось в том, чтобы как бы пропитывать духом Нурланна и персонажей, и окружающую их среду, опираясь на воспоминания детства, использовать местный диалект, разные забавные словечки, воспроизводить черты местного пейзажа.
А в последующих произведениях метод «зеркальной комнаты» стал уже использоваться по-другому. Пространство его кабинета стало более объемным, и отражающие его поверхности не были столь угрожающим образом направлены на него.
У него теперь не было необходимости находиться внутри этой воображаемой зеркальной комнаты, он мог располагаться вблизи широкого входа в нее и относительно беспристрастно наблюдать за происходящим и действующими лицами. При этом самым важным для него были не отражения в зеркалах, а сами эти фигуры. Они были теперь между ним и зеркалом, и это было как освобождение.
Отныне с каждой книгой он все больше и больше дистанцировался от своих героев.
Наконец он вообще отказался от идеи пребывания в «зеркальной комнате» и обнаружил, что самое важное теперь — не запутаться в многочисленных персонажах последующих книг «Дети века» и «Местечко Сегельфосс». Как автор-повествователь он уже не находился больше внутри «зеркальной комнаты».
Теперь у него уже был полный контроль над своими персонажами.
Да, но какой ценой?
Среди персонажей романа «Местечко Сегельфосс» есть две личности, причастные к искусству. Это Бордсен, несостоявшийся драматург, который зарабатывает на жизнь как телеграфист, а потом умирает от голода. В Виллатсе Хольмсене борются два начала. Его мать была музыкантшей, певицей, постоянно вела дневник. Сын тоже стал музыкантом и композитором. Но при этом он остался вполне сыном своего отца, владельца усадьбы. И поэтому его характер очень противоречив.
В «Местечке Сегельфосс» Гамсун изображает охоту молодого Хольмсена за порывами вдохновения, за теми мгновениями, когда благодатная волна настигает его. «Из переполненной души хлещет и хлещет неиссякающий поток; он, точно слепец, внимает льющимся снаружи звукам и записывает их, словно обретя свет. Пишет, пишет, пишет. Время от времени он ударяет рукой по клавишам, снова пишет, всхлипывает, сплевывает подступившую тошноту, пишет. Это длится бесконечно, идут часы — о эти блаженные часы качания на волне!» [3; IV: 586].
Впервые подобное описание мы встречаем в «Бьёргере», написанном Гамсуном, когда он был почти еще подросток, позднее в «Голоде», когда ему было под тридцать, и вот, когда уже прошла почти половина его жизни, он вновь обращается к этому.
Дело в том, что он испытывал огромную потребность в осмыслении этого явления.
Его герой, молодой Хольмсен, оказывается не в состоянии прижиться в родных северных краях. Так же как и он сам, автор, в свое время уехал в южную сторону, он отправляет туда же своего персонажа, композитора. Ни искатель приключений, герой Гамсуна, ни сам его создатель не смогли жить в суровом морском краю.
А как все же обстояло тут дело с самим Гамсуном?
В своих книгах Гамсун раз за разом показывал, как несчастливы те, кто обрывал свои связи с землей, пускаясь в странствия. В статье «Слово к нам» он предостерегает: «Наши корни в нашей земле, их вырвать нельзя, благодаря им мы стоим»[250].
А сам Гамсун?
Он пахал землю своего детства и бросал в нее семена, но прочны ли были его связи с этой землей?
В течение четырех лет Гамсун жил как бы в напряженном магнитном поле между двумя полюсами — крестьянским и писательским. Он вернулся в места своего детства с намерением распахать собственный участок целинной земли и прижиться на ней. Но получилось иначе: всякий раз рядом с крестьянином, везущим тачку с навозом, всегда шел бродяга и духовный скиталец. Тот, кто возделывал художественную ниву, шептал слова обольщения земледельцу. У писателя всегда находился благовидный предлог, чтобы покинуть усадьбу на месяц и более. Ведь надо было сочинять очередную книгу. И с каждым разом крепла неприязнь Гамсуна-земледельца к писателю Кнуту Гамсуну.
В новогодний период 1916 года Гамсун попытался ослабить напряженность этих отношений, приступив к работе над заготовками к задуманному им роману о крестьянской жизни. Одновременно он поместил объявление в местных газетах о продаже Скугхейма, не сообщив об этом даже Марии.