Но через месяц он получил, по его же собственному выражению, «перспективную работу» – кондуктором на «электрическом трамвае». В Норвегии такого дива дивного и не видывали, поэтому Кнут считает своим долгом описать его в письме другу:
«Этот трамвай сам ездит по улице, и нет у него ни лошадей, ни парового котла, просто он катится по дороге и тащит за собой вагоны. А секрет этого чуда в том, что двигает вагоны лежащий в земле кабель, длиной во много миль. По этому кабелю бежит подвижный контакт трамвая».
Об этом периоде жизни Гамсуна нам известно немного. Несмотря на радужные перспективы, денег у него не прибавилось, и средств не хватало даже на теплую одежду. Стоять на пронизывающем ветру и собирать деньги за проезд было и утомительно, и просто холодно. И тогда Кнут придумывает выход: подобно местным бродягам он обертывает тело под одеждой старыми газетами. Ну и что, что при движении он издает какой-то странный шуршащий хруст, зато ему стало намного теплее, да и коллегам было чем развлечься: они то и дело тыкали пальцем в бок «шелестящему» Гамсуну.
Сохранились воспоминания друзей писателя, из которых мы знаем, что новоиспеченный кондуктор частенько, особенно по ночам, забывал о своих непосредственных обязанностях: он сидел, углубившись в серьезные книги – например, сочинения Аристотеля и Еврипида, и совершенно не обращал внимания на входивших в вагон пассажиров. Да к тому же по ночам он плохо видел и не всегда правильно объявлял названия остановок, но тем не менее выкрикивал их уверенно и громко. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что разгневанные пассажиры, вышедшие в кромешной тьме в каком-нибудь совершенно не нужном им месте, немедленно садились писать жалобы.
В должности кондуктора Гамсун проработал девять месяцев – большой срок, если принимать во внимание все его чудачества. Но, наконец, терпение руководства трамвайной компании лопнуло, и Кнут в очередной раз оказался без работы.
* * *
В Америке Гамсун продолжал писать. Именно там его идеалы и принципы оформились окончательно, а чувство художественной формы, языка и стиля стало безупречным.
Немного забегая вперед, скажем, что в Америке завершилось его духовное и творческое созревание. Пережитое и увиденное им в дни странствий нашло со временем выражение в его новеллах – таких как «Закхей», «В дни скитаний», «Женская победа» и другие. Жестокие, сурово и резко написанные, пропитанные знойным ветром прерий, они рассказывали о тяжком труде наемных рабочих на фермах, о праве сильного, которое было единственным решающим аргументом в степных просторах, где нередко выстрел из револьвера заканчивал ссору или драку, о волчьих законах мира скитальцев и бродяг и безжалостности человеческих отношений в больших городах.
Однако жизнь была не только жестока с Гамсуном, временами она делала ему и подарки.
В статье, написанной в 1928 году, Гамсун сообщает:
«Я написал короткое письмо одному американцу и попросил его дать мне 25 долларов, но при этом честно сказал, что вряд ли смогу вернуть их ему. И я сам пошел отнести это письмо. Путь мне предстоял не близкий, контора американца находилась возле самих скотобоен, и мне все время приходилось спрашивать дорогу. Контора располагалась у него в чудовищном месте, просто какой-то сарай, в котором буквально клубились толпы служащих. У дверей конторы стоял привратник. Этому молодому человеку я и отдал свое письмо. Я видел, как он прошел в центр сарая и замер возле возвышения, на котором за столом какой-то человек работал с бумагами. Это был сам Армор. Больше я не смотрел на него: мне было и стыдно, и ужасно неприятно получить отказ. Привратник быстро вернулся обратно, я увидел его, только он уже подошел ко мне и протянул двадцать пять долларов. Я немного растерялся, а потом по-идиотски спросил: "Неужели он дал мне деньги?” – „Ну да“, – улыбнулся он в ответ. – "А что он сказал?” – "Сказал, что your letter was worth it[48]”».
Позже Гамсун поймет, что, вероятно, он изложил свою просьбу на таком чудовищном английском, что Армор с трудом смог разобрать ее смысл, так что замечание о «стоимости» письма было скорее всего ироничным.
Однако в тот момент Кнуту было совершенно всё равно – с иронией или без нее дал ему денег «мясной король». Самое главное, что в мире живут добрые люди, подобные матадору Цалю, гроссереру Дублаугу и мистеру Армору. Теперь ему было на что уехать в Миннеаполис, к друзьям, без помощи которых, как выяснилось, ему обойтись не удалось.
Несмотря на нелюбовь Гамсуна к Америке, которую он пронес через всю свою жизнь и о которой подробнее мы будем говорить далее, он всегда был очень благодарным человеком и никогда не забывал о готовности американцев протянуть руку помощи. В очерке «Festina lente» он пишет:
«Мне хочется отметить всегдашнюю готовность американцев прийти на помощь, их способность к сочувствию, их щедрость. Я просто не в состоянии, находясь здесь, оценить должным образом кого-нибудь вроде Рокфеллера, Карнеги или Моргана, их пожертвования столь значительны, что я просто не знаю, как их измерить. Я говорю сейчас о готовности простых американцев прийти на помощь, с какой я сталкивался в обыденной жизни. Когда нужно, американцы откликаются немедленно и делают доброе дело, не думая ни о какой выгоде. Однажды я обратился с просьбой о пожертвовании на покупку книг для маленькой норвежской колонии близ того города, где я работал. Все прошло просто замечательно: д-р Бут сделал первый взнос, а потом его примеру последовали и многие другие, в конце концов я сам был вынужден их останавливать. Как-то мне довелось работать у небогатого фермера-ирландца, у которого случился пожар и сгорел дом. И тогда на помощь ему поспешили все соседи, и дальние, и близкие, они не только помогли потушить огонь, они выстроили ему новый дом! Мы все могли спокойно продолжать работать на полях, а когда дом был готов, просто поблагодарить за это благодеяние и въехать в него»[49] .
* * *
Однако к Кристоферу Янсону Кнут отправляется не сразу. Все лето и осень он работает на большой ферме в долине Ред-Ривер[50] . Судя по всему, американский опыт был очень важен для Гамсуна, иначе он не стал бы описывать его так подробно. У нас есть воспоминания писателя (очерк «В прерии») о работе на ферме Дэлрампов:
«Необозримая золотисто-зеленая прерия раскинулась, как море. Не было видно никаких домов, кроме наших конюшен и спальных бараков далеко в прерии. Ни деревьев, ни кустов здесь не росло, только, насколько хватало глаз, пшеница и трава. Цветов тоже не было, разве что иногда среди пшеницы можно было наткнуться на желтые стебли дикой горчицы – единственного цветка прерии. Это растение считалось вредным. И мы вырывали его с корнем, отвозили на ферму и сжигали.
И птицы здесь не летали, никаких признаков ничего живого, кроме колыхавшейся под ветром пшеницы, и единственным доносящимся до нас звуком был несмолкаемый треск миллионов кузнечиков – единственная песнь прерии.
Мы жаждали тени. Когда в середине дня приезжала подвода с едой, мы ложились под ней на животы, чтобы укрыться от жары, пока мы уминали обед. Часто солнце палило нещадно. На нас были рубахи и брюки, шляпы и башмаки, меньше одежды быть не могло, иначе мы бы обгорели. Если, например, при работе рвалась рубашка, то солнце прожигало насквозь, до раны на коже.
Во время уборки пшеницы мы работали по шестнадцать часов в сутки...
Когда подошел сентябрь, потом октябрь, днем было по-прежнему жарко, но ночи стали холоднее. Часто мы очень мерзли. К тому же мы сильно недосыпали: бывало, нас будили в три часа ночи, когда было совсем темно...
У нас не было выходных, воскресенье был такой же день, как понедельник. Но в дождливую погоду мы могли ничего не делать и тогда сидели дома, играли в "казино”, болтали друг с другом и спали»[51] .
50
По другим данным (поскольку сведения об этом периоде жизни Гамсуна крайне противоречивы), Гамсун работал на ферме после того, как побывал у Янсонов.