— Батюшка, не вы ли часто говаривали мне, что враг в несчастии предпочтительнее счастливого друга. Я прибыл сюда из Мункгольма.
— Не спорю, — возразил генерал, — если несчастие действительно грозит врагу. Но будущность Шумахера…
— В большей опасности, чем когда-либо. Достойный генерал, гнусный заговор составлен против несчастного. Его бывшие друзья хотят погубить его. Его исконный враг должен его спасти…
Генерал, выражение лица которого постепенно смягчалось, перебил Орденера:
— Прекрасно, мой милый, но о чем ты толкуешь? Шумахер находится под моей защитой. Какие друзья? Какие заговоры?..
Орденеру затруднительно было дать определенный ответ на этот вопрос. Он обладал крайне скудными, слишком недостаточными сведениями о положении человека, для которого рисковал своей жизнью. Многие нашли бы, что он поступает неразумно, но молодежь поступает так, как она считает справедливым инстинктивно, а не по расчету; и при том на этом свете, где благоразумие так сухо, где мудрость так иронична, кто станет отрицать, что великодушие не есть безумие? Все относительно на земле, где все имеет свои границы; сама добродетель почиталась бы величайшей глупостью, если бы над людьми не было Бога. Орденер был в том счастливом возрасте, который еще не утратил веры и доверия к себе; ради последнего он рисковал своей жизнью. Генерал принял его доводы, которые не выдержали бы холодной критики.
— Какие заговоры? Какие друзья? Дорогой батюшка. В несколько дней я все это разузнаю и поспешу вам сообщить. Я намерен отправиться сегодня вечером.
— Что! — вскричал старик. — Ты уделишь мне только несколько часов! Но куда и зачем ты отправляешься, мой милый сын?
— Добрый батюшка, вы иногда позволяли мне делать добро в тайне.
— Да, мой храбрый Орденер; но ты уезжаешь, почти не зная зачем, и притом вспомни, какое важное обстоятельство требует твоего…
— Отец дал мне месяц на размышление, я посвящаю его на пользу другого. Доброе дело приносит доброе наставление. Впрочем, по возвращении мы посмотрим.
— Что! — возразил генерал с озабоченным видом. — Разве этот союз не нравится тебе? Говорят, Ульрика Алефельд так хороша собой! Скажи мне ты ее видел?
— Кажется, — ответил Орденер, — она действительно хороша собой.
— Ну-с! — спросил губернатор.
— Ну-с, — ответил Орденер, — она не будет моей женой.
Эти холодные, решительные слова как громом поразили генерала. Подозрение гордой графини пришли ему на память.
— Орденер, — сказал он, покачав головой, — мне надо быть умнее, так как я наглупил. Право, я выжил из ума от старости! Орденер! Узник имеет дочь…
— О! Генерал, — перебил молодой человек, — я хотел поговорить с вами о ней. Батюшка, я прошу вашего покровительства этой беспомощной, притесняемой девушке.
— Действительно, — серьезно заметил губернатор, — твои просьбы пылки.
Орденер несколько опомнился.
— О! Разве может быть иначе, когда просишь за злополучную узницу, которую хотят лишить жизни и, что еще дороже жизни, чести?..
— Жизни! Чести! Но ведь я губернатор города, а между тем пребываю в неведении об этих ужасах. Объясни, что ты хочешь сказать.
— Дорогой батюшка, жизнь узника и его дочери беззащитна, ей угрожает адский заговор…
— Но это очень важно; есть у тебя доказательства?
— Старший сын могущественного рода находится теперь в Мункгольме, чтобы обольстить графиню Этель… Он сам признался в этом.
Генерал попятился.
— Боже мой, бедная, злополучная девушка! Орденер! Этель и Шумахер под моим покровительством. Кто этот презренный, какой это род?
Орденер приблизился к генералу и сжал ему руку.
— Род Алефельдов.
— Алефельдов! — повторил старый губернатор. — Да, сомнение быть не может, поручик Фредерик находится теперь в Мункгольме. Дорогой Орденер, и тебя хотят породнить с этой семьей. Я понимаю твое отвращение, дорогой Орденер.
Скрестив руки, старик оставался несколько минут в задумчивости, затем, подойдя к Орденеру, он прижал его к своей груди.
— Молодой человек, ты можешь ехать; те, которым ты покровительствуешь, не останутся беззащитны в твое отсутствие; я заменю тебя. Да, поезжай, я одобряю все твои поступки. Эта адская графиня Алефельд теперь здесь, может быть ты знаешь об этом?
— Высокородная графиня Алефельд, — доложил слуга, растворяя дверь.
Услышав это имя, Орденер машинально отступил в глубину комнаты, и графиня не приметив его присутствие, вскричала: