Выбрать главу

— Кенниболъ, — продолжалъ предсѣдатель: — имѣешь ты еще что нибудь сообщить суду?

— Нѣтъ, ваше сіятельство, исключая того, что я совсѣмъ не заслуживаю смерти. Я, какъ добрый братъ, явился на помощь рудокопамъ, вотъ и все тутъ; осмѣлюсь также завѣрить васъ, что хотя я и старый охотникъ, но никогда свинецъ моего карабина не касался королевской лани.

Предсѣдатель, не отвѣтивъ на этотъ оправдательный доводъ, перешелъ къ допросу товарищей Кеннибола. Это были предводители рудокоповъ. Старшій, называвшійся Джонасомъ, почти слово въ слово повторилъ признаніе Кеннибола. Другой, молодой человѣкь, обратившій вниманіе суда на сходство секретаря съ вѣроломнымъ Гаккетомъ, назвался Норбитомъ, гордо признался въ своемъ участіи въ мятежѣ, но ни слова не упомянулъ ни о Гаккетѣ, ни о Шумахерѣ.

— Я далъ клятву молчать, — говорилъ онъ: — и ничего не помню, кромѣ этой клятвы.

Предсѣдатель, то прося, то угрожая, допрашивалъ его, но упрямый юноша твердо стоялъ на своемъ рѣшеніи. Впрочемъ онъ увѣрялъ, что бунтовалъ совсѣмъ не за Шумахера, но единственно для того, чтобы спасти свою старуху мать отъ голода и холода. Не отрицая того, что быть можетъ онъ и заслуживаетъ смертной казни, онъ утверждалъ, однако, что было бы несправедливо осудить его, такъ какъ убивая его, убьютъ въ то же время его несчастную, ни въ чемъ неповинную мать.

Когда Норбитъ замолчалъ, секретарь резюмировалъ вкратцѣ преступленія каждаго подсудимаго и въ особенности Шумахера. Онъ прочелъ нѣкоторыя изъ мятежническихъ воззваній на знаменахъ и вывелъ виновность бывшаго великаго канцлера изъ единогласныхъ показаній его соучастниковъ, не преминувъ обратить вниманіе суда на упорное запирательство молодаго Норбита, связаннаго фанатической клятвой.

— Теперь, — добавилъ онъ въ заключеніе: — остается допросить послѣдняго подсудимаго и мы имѣемъ серьезныя основанія считать его тайнымъ агентомъ власти, которая такъ плохо заботилась о спокойствіи Дронтгеймскаго округа. Власть эта дозволила если не своимъ преступнымъ потворствомъ, то по меньшей мѣрѣ своимъ роковымъ небреженіемъ, вспыхнуть мятежу, который погубитъ этихъ несчастныхъ и снова взведетъ Шумахера на эшафотъ, отъ котораго уже разъ избавило его великодушное милосердіе короля.

Этель, отъ мучительныхъ опасеній за Орденера перешедшая къ не менѣе тяжкимъ опасеніямъ за отца, задрожала при этихъ зловѣщихъ словахъ и залилась слезами, когда Шумахеръ поднялся со скамьи и спокойно возразилъ:

— Я удивляюсь вамъ, канцлеръ Алефельдъ. Должно быть вы уже заранѣе позаботились и о палачѣ.

Несчастная дѣвушка думала, что чаша горечи переполнилась для нея, но ошиблась.

Шестой подсудимый всталъ въ свою очередь. Гордо и величаво откинувъ назадъ волосы, закрывавшіе его лицо, онъ отвѣтилъ на обращенный къ нему вопросъ предсѣдателя твердымъ голосомъ:

— Я Орденеръ Гульденлью, баронъ Торвикъ, кавалеръ ордена Даннеброга.

Секретарь не могъ сдержать крика изумленія:

— Сынъ вице-короля!

— Сынъ вице-короля! — повторила толпа зрителей, подобно тысячѣ отголосковъ эхо.

Предсѣдатель откинулся въ своемъ креслѣ; судьи, до сихъ поръ неподвижно сидѣвшіе за столомъ, въ безпорядкѣ склонились другъ къ другу, подобно деревьямъ, колеблемымъ противоположными порывами вѣтра.

Въ толпѣ зрителей смятеніе было еще сильнѣе. Народъ цѣплялся за каменные карнизы, за желѣзныя рѣшетки и всѣ говорили разомъ. Даже стража, забывъ наблюдать за тишиной въ залѣ, смѣшала свои изумленные возгласы въ общемъ хорѣ нестройныхъ голосовъ.

Чья душа, знакомая съ внезапными душевными порывами, пойметъ волненіе Этели? Кто въ состояніи выразить эту неслыханную смѣсь истерзанной радости и отрадной печали? Это безпокойное ожиданіе, колеблющееся между страхомъ и надеждою?

Онъ стоитъ передъ нею, не примѣчая ее! Она видитъ своего ненагляднаго Орденера, Орденера, котораго считала мертвымъ, утраченнымъ для себя на вѣки, вѣроломнымъ другомъ, но котораго любила съ новой, неслыханной страстью. Онъ здѣсь; да, это онъ. Не обманчивый сонъ вводитъ ее въ заблужденіе; нѣтъ, это ея Орденеръ, котораго, увы! Она чаще видала во снѣ, чѣмъ на яву! Но ангеломъ ли хранителемъ, или злымъ духомъ явился онъ въ этомъ торжественномъ собраніи? Должна ли она надѣяться на него, или, напротивъ, опасаться за него?

— Тысячи предположений разомъ тѣснились въ ея умѣ, подавляя его подобно тому какъ излишняя пища тушитъ огонь. Всѣ мысли, всѣ ощущенія, нами описанныя, мелькнули въ умѣ ея подобно блеску молніи въ ту минуту, когда сынъ норвежскаго вице-короля открылъ свое имя. Она первая узнала его и прежде чѣмъ узнали его остальные, была уже безъ чувствъ.