— Именемъ его величества короля, отворите! Именемъ его свѣтлости вице-короля, отворите!
Дверь наконецъ медленно отворилась и Орденеръ очутился лицомъ къ лицу съ длинной, блѣдной и сухощавой фигурой Спіагудри. Одежда его была въ безпорядкѣ, глаза блуждали, волоса стояли дыбомъ. Въ окровавленныхъ рукахъ держалъ онъ надгробный свѣтильникъ, пламя котораго дрожало гораздо менѣе примѣтно, чѣмъ громадное тѣло Спіагудри.
VI
Часъ спустя послѣ ухода молодаго путешественника изъ Спладгеста, сумерки сгустились и толпа зрителей мало по-малу разошлась. Оглипиглапъ заперъ лицевую дверь мрачнаго зданія, а Спіагудри въ послѣдній разъ окатилъ водой трупы, лежавшіе на черныхъ плитахъ.
Затѣмъ оба разошлись по своимъ неприхотливымъ каморкамъ и между тѣмъ какъ Оглипиглапъ заснулъ на своемъ жесткомъ ложѣ, подобно трупамъ, ввѣреннымъ его надзору, почтенный Спіагудри, усѣвшись за каменнымъ столомъ, заваленнымъ древними книгами, высушенными растеніями и очищенными отъ мяса костями, углубился въ свои ученыя занятія, въ сущности весьма невиннаго свойства, но которыя составили ему въ народѣ репутацію волшебника и чародѣя — жалкій удѣлъ науки въ эту эпоху!
Въ теченіе нѣсколькихъ часовъ онъ оставался погруженнымъ въ глубокомысленныя размышленія и прежде чѣмъ промѣнять на постель свои книги, остановился на слѣдующемъ мрачномъ афоризмѣ Ториодуса Торфеуса:
«Когда человѣкъ зажигаетъ свѣтильникъ, смерть можетъ настичь его раньше, чѣмъ онъ успѣетъ его потушить…»
— Не во гнѣвъ будь сказано ученому доктору, — прошепталъ Спіагудри: — этого не случится сегодня съ мною.
Онъ взялъ ночникъ, намѣреваясь его потушить.
— Спіагудри! — закричалъ чей-то голосъ, выходившій изъ мертвецкой.
Старый смотритель Спладгеста вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ, однако не отъ мысли, которая пришла бы въ голову быть можетъ всякому другому на его мѣстѣ, что печальные гости Спладгеста взбунтовались противъ своего хозяина. Онъ былъ довольно ученъ, чтобы не пугать себя такими воображаемыми ужасами. Его страхъ былъ не безоснователенъ, такъ какъ онъ отлично зналъ голосъ, назвавшій его по имени.
— Спіагудри! — снова послышался неистовый голосъ: — Неужели, чтобы вернуть тебѣ слухъ, я долженъ прійти оторвать уши?
— Да хранитъ святой Госпицій не мою душу, но тѣло! — пробормоталъ въ страхѣ старикъ.
Невѣрнымъ, колеблющимся шагомъ направился онъ ко второй боковой двери, которую поспѣшилъ открыть. Читатели не забыли, что эта дверь вела въ мертвецкую.
Ночникъ, находившійся у него въ рукахъ, освѣтилъ своеобразную, отвратительную картину. Съ одной стороны худощавая, длинная, слегка сгорбленная фигура Спіагудри; съ другой — малорослый субъектъ, плотный и коренастый, одѣтый съ ногъ до головы шкурами всевозможныхъ звѣрей, еще покрытыхъ пятнами подсохшей крови.
Онъ стоялъ у ногъ трупа Жилля Стадта, занимавшаго вмѣстѣ съ молодой дѣвушкой и капитаномъ глубину сцены. Эти три послѣдніе свидѣтеля, скрываясь въ полутемнотѣ, одни могли безъ содроганія ужаса смотрѣть на два живыя существа, начавшія разговоръ.
Черты лица малорослаго человѣка, котораго свѣтъ ночника заставилъ быстро обернуться, были запечатлѣны какой то особенной дикостью. Его борода была густая, рыжая; такого-же цвѣта волосы стояли щетиной надъ его лбомъ, покрытымъ шапкой изъ лосиной кожи. Ротъ широкій, губы толстыя, зубы бѣлые, острые, рѣдкіе, носъ загнутый, подобно орлиному клюву; сѣро-синіе глаза, чрезвычайно подвижные, искоса смотрѣли на Спіагудри и свирѣпость тигра, сверкавшая въ нихъ, умѣрялась лишь злостью обезьяны.
Это необыкновенное существо было вооружено широкой саблей, кинжаломъ безъ ноженъ и опиралось на длинную рукоятку топора съ каменнымъ лезвіемъ; на рукахъ его были огромныя перчатки изъ шкуры синей лисицы.
— Это старое привидѣніе порядкомъ заставило меня ждать, — пробормоталъ онъ, какъ-бы говоря самъ съ собою, и подобно лѣсному звѣрю испустилъ дикій ревъ.
Спіагудри поблѣднѣлъ бы отъ ужаса, если-бы только могъ блѣднѣть.
— Знаешь-ли ты, — продолжалъ малорослый человѣкъ, обращаясь непосредственно къ нему: — что я пришелъ сюда съ Урхтальскихъ береговъ? Можетъ быть ты хотѣлъ, заставляя меня ждать, перемѣнить свое соломенное ложе на одно изъ этихъ каменныхъ?
Спіагудри дрожалъ какъ въ пароксизмѣ лихорадки; послѣдніе два зуба, которые у него оставались, сильно застучали одинъ о другой.
— Простите, повелитель мой, — прошепталъ онъ, изгибая свое длинное туловище дугой къ ногамъ малорослаго незнакомца: — я крѣпко спалъ…