— Такъ ли? — спросило чудовище съ зловѣщимъ взглядомъ.
— Повторяю тебѣ, что я палачъ здѣшняго округа.
— Не будь я Ганомъ Исландцемъ, мнѣ хотѣлось бы быть на твоемъ мѣстѣ, - замѣтилъ разбойникъ.
— Ну, я этого не скажу, — возразилъ палачъ и потирая руки, продолжалъ съ тщеславнымъ видомъ: — Ты, однако, правъ, дружище, наше дѣло завидное. Да!.. Рука моя знаетъ вѣсъ человѣческой головы.
— А пивалъ ли ты человѣческую кровь? — спросилъ разбойникъ.
— Нѣтъ; но за то часто пыталъ людей.
— А выѣдалъ ли ты когда нибудь внутренность еще живого младенца?
— Нѣтъ, но за то ломалъ кости въ желѣзныхъ тискахъ дыбы: навертывалъ члены на спицы колеса; стальной пилой распиливалъ черепа, содравъ съ нихъ кожу; раскаливъ щипцы до красна на огнѣ, жегъ ими трепещущее тѣло; сжигалъ кровь въ жилахъ, вливая въ нихъ растопленный свинецъ и кипящее масло.
— Да, — сказалъ задумчиво разбойникъ: — у тебя тоже есть свои удовольствія.
— Еще бы, — продолжалъ палачъ, — хоть ты и Ганъ Исландецъ, а все же я больше спровадилъ на тотъ свѣтѣ человѣческихъ душъ, не считая той, съ который ты завтра простишься.
— Если только она есть у меня… Дронтгеймскій палачъ, неужели ты дѣйствительно убѣжденъ, что можешь выпустить изъ тѣла Гана Исландца духъ Ингольфа, прежде чѣмъ онъ вышебетъ твой?
Палачъ захохоталъ.
— А вотъ завтра посмотримъ!
— Посмотримъ! — повторилъ разбойникъ.
— Ну, — продолжалъ палачъ: — я пришелъ сюда не затѣмъ чтобъ толковать о твоей душѣ, мнѣ важнѣе твое тѣло. Послушай-ка!.. Послѣ смерти твой трупъ принадлежитъ мнѣ по праву, но законъ не лишаетъ тебя возможности заранѣе продать его мнѣ. Скажи-ка, что ты за него хочешь?
— Что я хочу за мой трупъ? — переспросилъ разбойникъ.
— Да, только чуръ не запрашивать.
Ганъ Исландецъ обратился къ сторожу.
— Скажи, товарищъ, что ты возьмешь за охапку соломы и огонь?
Сторожъ на минуту задумался.
— Два золотыхъ дуката, — отвѣтилъ онъ.
— Ну вотъ, — сказалъ разбойникъ палачу: — ты дашь мнѣ два дуката за трупъ.
— Два золотыхъ дуката! — вскричалъ палачъ: — Это дорогонько. Два золотыхъ дуката за дрянной трупъ! Нѣтъ, мы не сойдемся.
— Ну такъ не получишь трупа, — спокойно возразилъ чудовище.
— Ты попадешь на живодерню вмѣсто того, чтобы украсить собой королевскій музей въ Копенгагенѣ или кабинетъ рѣдкостей въ Бергенѣ.
— Что мнѣ за дѣло?
— А то, что послѣ твоей смерти народъ будетъ толпиться передъ твоимъ скелетомъ, говоря: вотъ останки знаменитаго Гана Исландца! Твои кости старательно отполируютъ, сколотятъ мѣдными гвоздиками, поставятъ подъ большой стекляный колпакъ, съ котораго каждый день заботливо станутъ стиратъ пыль. Взамѣнъ этихъ почестей, подумай что ждетъ тебя, если ты не продашь мнѣ своего трупа; ты сгніешь гдѣ нибудь въ живодернѣ, изгложутъ тебя черви или заклюютъ коршуны.
— Такъ что же! Съ живыми вѣдь дѣлаютъ тоже, маленькіе точутъ, а большіе гложутъ.
— Два золотыхъ дуката! — пробормоталъ сквозь зубы палачъ: — Цѣна неслыханная! Если ты не сбавишь, Ганъ Исландецъ, мы не сойдемся.
— Это первая и должно быть послѣдняя продажа въ моей жизни; мнѣ надо хоть на чемъ нибудь выгадать.
— Смотри, какъ бы тебѣ не раскаяться въ своемъ упрямствѣ. Завтра ты будешь въ моей власти.
— Ты думаешь?
Этотъ вопросъ произнесенъ былъ съ особеннымъ выраженіемъ, на которое палачъ, однако, не обратилъ вниманія.
— Да, есть нѣсколько способовъ завязывать мертвую петлю, если ты образумишься, можно будетъ облегчить твою казнь.
— Мнѣ все равно, что ты станешь завтра дѣлать съ моей шеей! — съ усмѣшкой замѣтило чудовище.
— Ну, хочешь получить два королевскихъ экю? На что тебѣ деньги?
— А вотъ потолкуй съ своимъ товарищемъ, — сказалъ разбойникъ, указывая на сторожа: — онъ проситъ съ меня два золотыхъ дуката за охапку соломы и огонь.
— Ты продаешь охапку соломы и огонь на вѣсъ золота! — укоризненно замѣтилъ палачъ сторожу: — Да гдѣ у тебя совѣсть! запрашивать два дуката!
Сторожъ возразилъ съ досадой:
— Будь доволенъ, что я не запросилъ четырехъ!.. Ты самъ, Николь, торгуешься какъ жидъ, отказывая несчастному узнику въ какихъ нибудь двухъ дукатахъ за трупъ, который перепродашь какому либо ученому или доктору по меньшей мѣрѣ за двадцать.
— Я никогда не платилъ за трупъ болѣе пятнадцати аскалоновъ, — сказалъ палачъ.
— Да, за трупъ воришки или презрѣннаго жида, это возможно, — замѣтилъ сторожъ: — но кому неизвѣстна цѣнность тѣла Гана Исландца.