— Васъ зовутъ Туріафъ Мусдемонъ? — продолжалъ палачъ, устремивъ взоръ на развернутый пергаментъ.
— Да, да. Вы пришли, друзья мои, отъ великаго канцлера?
— Отъ него, сударь.
— Не забудьте же, по выполненіи возложеннаго на васъ порученія, засвидѣтельствовать его сіятельству мою искреннюю признательность.
Палачъ взглянулъ на него съ удивленіемъ.
— Вашу… признательность!..
— Ну да, друзья мои, такъ какъ по всей вѣроятности мнѣ самому нельзя будетъ въ скоромъ времени лично поблагодарить графа.
— Еще бы, — иронически согласился палачъ.
— А вы сами понимаете, — продолжалъ Мусдемонъ: — что я не могу быть неблагодарнымъ за такую услугу.
— Чортъ побери, — вскричалъ палачъ съ грубымъ хохотомъ: — слушая васъ, можно подумать, что канцлеръ оказываетъ вамъ Богъ вѣсть какое одолженіе.
— Это вѣрно, что въ этомъ отношеніи онъ отдаетъ мнѣ лишь строгую справедливость!..
— Положимъ, строгую!.. Но вы сами сознались — справедливость. Въ двадцать шесть лѣтъ моей службы въ первый разъ приходится мнѣ слышать подобное признаніе. Ну, сударь, не станемъ терять время попусту. Готовы вы?
— Готовъ, готовъ, — радостно заговорилъ Мусдемонъ, направляясь къ двери.
— Постойте, постой на минутку, — закричалъ палачъ, кидая на полъ пукъ веревокъ.
Мусдемонъ остановился.
— Зачѣмъ столько веревокъ?
Дѣйствительно ни къ чему, да дѣло то въ томъ, что при началѣ процесса я полагалъ, что осужденныхъ то будетъ больше.
Съ этими словами онъ принялся разматывать связку веревокъ.
— Ну, скорѣе, скорѣе, — торопилъ Мусдемонъ.
— Вы, сударь, слишкомъ спѣшите… Развѣ вамъ нетребуется никакихъ приготовленій?
— Какія тамъ приготовленія, я ужѣ васъ просилъ поблагодарить за меня его сіятельство… ради Бога, поспѣшите, — продолжалъ Мусдемонъ: — мнѣ хочется выйти отсюда поскорѣе. Далекъ ли нашъ путь?
— Путь? — переспросилъ палачъ, выпрямляясь и отмѣривая нѣсколько саженей веревки: — путь не далекъ, сударь, и не утомителенъ. Мы все кончимъ, не дѣлая шагу отсюда.
Мусдемонъ вздрогнулъ.
— Я васъ не понимаю.
— Я васъ тоже, — отвѣтилъ палачъ.
— Боже! — вскричалъ Мусдемонъ, поблѣднѣвъ какъ мертвецъ: — Кто вы такой?
— Я палачъ.
Несчастный затрясся, какъ сухой листъ, колеблемый вѣтромъ.
— Да вѣдь вы пришли меня выпустить? — пробормоталъ онъ коснѣющимъ языкомъ.
Палачъ разразился хохотомъ.
— Это правда, выпустить васъ на тотъ свѣтъ, а тамъ, смѣю увѣрить, никто васъ не словитъ.
Мусдемонъ кинулся къ ногамъ палача.
— Сжальтесь! Пощадите меня!..
— Чортъ побери, — холодно сказалъ палачъ: — въ первый еще разъ обращаются ко мнѣ съ такой просьбой. Вы можетъ быть принимаете меня за короля?
Несчастный, за минуту предъ тѣмъ столь радостный и веселый, ползалъ теперь на колѣняхъ, пачкая въ пыли свое платье, бился головой о полъ и съ глухими стонами и мольбами обнималъ ноги палача.
— Ну, довольно, — остановилъ его палачъ: — никогда не видалъ я, чтобы судья такъ унижался передъ палачомъ.
Онъ ногою оттолкнулъ несчастнаго.
— Моли Бога и святыхъ, товарищ. Они скорѣе услышатъ тебя.
Мусдемонъ все стоялъ на колѣняхъ и, закрывъ лицо руками, горько плакалъ.
Между тѣмь палачъ, поднявшись на цыпочки, продѣлъ веревку въ кольцо свода, вытянулъ ее до пола, снова продѣлъ въ кольцо и завязалъ петлю на концѣ.
— Ну, я готовъ, — сказалъ онъ осужденному, окончивъ свои приготовленія: — а ты распростился ли съ жизнью?
— Нѣтъ, — вскричалъ Мусдемонъ, поднимаясь съ полу, — это невозможно! Тутъ должна быть ужасная ошибка. Не можетъ быть, чтобы канцлеръ Алефельдъ оказался такимъ подлецомъ… Я нуженъ ему… Не можетъ быть, чтобы васъ послали ко мнѣ. Выпустите меня, бойтесь навлечь на себя гнѣвъ канцлера…
— Да развѣ ты самъ не назвалъ себя Туріафомъ Мусдемономъ, — возразилъ палачъ.
Узникъ молчалъ нѣсколько мгновеній.
— Нѣтъ, — вдругъ вскричалъ онъ: — я не Мусдемонъ, меня зовутъ Туріафъ Оругиксъ.
— Оругиксъ! — вскричалъ палачъ: — Оругиксъ!
Поспѣшно сорвалъ онъ парикъ, скрывавшій черты лица осужденнаго, вскрикнулъ отъ изумленія:
— Братъ мой!
— Твой братъ! — изумился Мусдемонъ съ стыдомъ и радостью. — Такъ ты?..
— Николь Оругиксъ, палачъ Дронтгеймскаго округа, къ твоимъ услугамъ, братецъ Туріафъ.
Осужденный кинулся на шею къ палачу, называя его своимъ дорогимъ, милымъ братцемъ; но эта братская встрѣча не растрогала бы свидѣтеля. Туріафъ ластился къ Николю съ притворной боязливой радостью, но Николь глядѣлъ на него съ мрачнымъ смущеніемъ. Можно было сказать, что тигръ ласкается къ слону, придавившему ногой его брюхо.