— И такъ, старикъ, договоръ заключенъ.
— Заключенъ, — повторилъ смотритель Спладгеста.
Когда онъ произносилъ это слово, звукъ, похожій на рычанье, послышался надъ ними. Спіагудри затрясся всѣмъ тѣломъ.
— Что это такое? — прошепталъ онъ.
— Нѣтъ ли тутъ какого-нибудь другаго живаго существа кромѣ насъ? — спросилъ Орденеръ, удивленный не менѣе его.
— Вы напомнили мнѣ о моемъ помощникѣ Оглипиглапѣ, - возразилъ Спіагудри, успокоенный этой мыслью: — безъ сомнѣнія, это онъ спитъ такъ громко. По мнѣнію епископа Арнгрима, спящій лапландецъ шумитъ не менѣе старой бабы.
Съ этими словами они подошли къ двери Спладгеста. Спіагудри тихо открылъ ее.
— Прощайте, милостивый господинъ, — сказалъ онъ Орденеру: — и да благословитъ васъ небо. До вечера! Если вы пройдете мимо церкви святаго Госпиція, помолитесь за вашего несчастнаго служителя Бенигнуса Спіагудри.
Поспѣшно захлопнувъ дверь, боясь, чтобы его не примѣтили, и чтобы утренній вѣтеръ не задулъ ночника, онъ вернулся къ трупу Жилля Стадта и принялся укладывать его голову такимъ образомъ, чтобы раны не было видно.
Серьезныя причины заставили трусливаго смотрителя принять смѣлое предложеніе незнакомца. Мотивами, побудившими его на такое отважное рѣшеніе, были: во первыхъ, страхъ, внушаемый Орденеромъ; во вторыхъ, страхъ, внушаемый палачемъ Оругиксомъ; въ третьихъ, старинная ненависть къ Гану Исландцу, ненависть, въ которой онъ едва осмѣливался признаться самому себѣ, до такой степени умѣрялась она ужасомъ; въ четвертыхъ, любовь къ наукамъ, которымъ это путешествіе могло принести пользу; въ пятыхъ, надежда на свою хитрость, чтобы отвести глаза Гану; въ шестыхъ, затаенное влеченіе къ извѣстному металлу, наполнявшему кошелекъ молодаго искателя приключеній и которымъ, по его мнѣнію, былъ наполненъ желѣзный ящикъ, украденный у капитана и предназначавшійся вдовѣ Стадтъ, посылка, которая теперь имѣла всѣ шансы никогда не разставаться съ посыльнымъ.
Наконецъ, послѣдняя причина- болѣе или менѣе основательная — надежда снова занять, рано ли, поздно ли, ту должность, которую онъ теперь покидалъ. А затѣмъ ему было совершенно безразлично, разбойникъ ли убьетъ незнакомца или незнакомецъ разбойника. При этой мысли онъ не могъ удержаться отъ восклицанія:
— Во всякомъ случаѣ я получу трупъ!
Въ эту минуту послышалось новое рычанье, и несчастный смотритель вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ.
— Нѣтъ, это не можетъ быть храпѣнье Оглипиглапа, — пробормоталъ онъ: — этотъ шумъ слышится сверху.
— Какъ глупо пугать себя такими пустяками, — добавилъ онъ послѣ минутнаго размышленія: — по всей вѣроятности, это собака проснулась на пристани и залаяла.
Уложивъ обезображенные члены Жилля и заперевъ всѣ двери, онъ легъ на постель отдохнуть отъ усталости минувшей ночи и собраться съ силами къ предстоящей.
IX
Фонарь Мункгольмской крѣпости былъ потушенъ и матросъ, проводящій судно въ Дронтгеймскій заливъ, видѣлъ вмѣсто него каску часоваго, сверкавшую подобно подвижной звѣздѣ на лучахъ восходящаго солнца, когда Шумахеръ, опираясь на руку дочери, сошелъ на свою обычную прогулку въ садъ, окружающій его тюрьму. Оба они провели безпокойную ночь: старикъ отъ безсонницы, молодая дѣвушка отъ сладостныхъ грезъ. Уже нѣсколько минутъ прогуливались они молча, какъ вдругъ старый узникъ устремилъ на свою прекрасную дочь печальный и серьезный взглядъ:
— Ты краснѣешь и улыбаешься сама себѣ, Этель; ты счастлива, такъ какъ не краснѣешь за прошлое, но улыбаешься будущему.
Этель покраснѣла еще болѣе и подавила улыбку.
— Батюшка, — сказала она, застѣнчиво обнимая отца: — я принесла съ собой книгу Эдды.
— Читай, дочь моя, — отвѣтилъ Шумахеръ, снова погружаясь въ задумчивость.
Мрачный узникъ, опустившись на скалу, осѣненную черною елью, прислушивался къ нѣжному голосу молодой дѣвушки, не слушая ея чтенія, подобно истомленному путнику, наслаждающемуся журчаниемъ ручейка, который оживилъ его силы.
Этель читала ему исторію пастушки Атланги, которая отказывала королю до тѣхъ поръ пока онъ не доказалъ ей, что онъ воинъ. Принцъ Регнеръ Ледброгъ женился на пастушкѣ, только побѣдивъ Клипстадурскаго разбойника, Ингольфа Истребителя.
Вдругъ шумъ шаговъ и раздвигаемой листвы прервалъ ея чтеніе и вывелъ Шумахера изъ задумчивости. Поручикъ Алефельдъ вышелъ изъ-за скалы, на которой они сидѣли. Узнавъ его, Этель потупила голову.