Конфиденціальныя сообщенія Мусдемона тѣмъ болѣе были тягостны для графа, что его клевретъ безпощадно удѣлялъ патрону половину участія въ совершенныхъ или замышляемыхъ злодѣяніяхъ. Многіе льстецы предпочитаютъ выгораживать вельможъ, хотя по наружности изъ темныхъ дѣлишекъ, принимаютъ на себя всю отвѣтственность и даже часто оставляютъ патрону постыдное утѣшеніе, что онъ какъ будто противился выгодному для него преступленію. Мусдемонъ съ утонченной хитростью дѣйствовалъ какъ разъ обратно. Онъ хотѣлъ какъ можно рѣже являться въ роли совѣтника, предпочитая роль повинующагося. Онъ зналъ душу своего патрона такъ же хорошо, какъ патронъ зналъ его душу, и онъ никогда не компрометировалъ себя, не компрометируя въ то же время и графа. Послѣ головы Шумахера, первая, которую графъ страстно желалъ видѣть на плахѣ, была голова Мусдемона, и послѣдній зналъ это, какъ будто самъ патронъ сообщилъ ему объ этомъ; графъ же догадывался, что желаніе его не тайна для Мусдемона.
Когда графъ получилъ нужныя для него свѣдѣнія, ему оставалось только отпустить Мусдемона.
— Мусдемонъ, — сказалъ онъ, милостиво улыбаясь: — вы самый преданный, самый ревностный изъ моихъ подчиненныхъ. Все идетъ отлично и этимъ я обязанъ вашему старанію. Я дѣлаю васъ личнымъ секретаремъ великаго канцлера.
Мусдемонъ низко поклонился.
— Это еще не все, — продолжалъ графъ: — я въ третій разъ буду просить для васъ ордена Даннеброга; но опять таки опасаюсь, что ваше происхожденіе, ваше позорное родство…
Мусдемонъ покраснѣлъ, поблѣднѣлъ и, снова поклонившись, скрылъ отъ графа свое смущеніе.
— Ступайте, — продолжалъ графъ, протягивая ему руку для поцѣлуя: — ступайте, господинъ секретарь, составьте ваше прошеніе. Быть можетъ оно застанетъ короля въ добромъ настроеніи духа.
— Дастъ ли его величество свое согласіе, или нѣтъ, а я глубоко признателенъ и горжусь милостями вашей свѣтлости.
— Поторопитесь же, мой милый, такъ какъ мнѣ надо ѣхать. Необходимо также собрать точныя свѣдѣнія объ этомъ Ганѣ.
Поклонившись въ третій разъ, Мусдемонъ открылъ дверь.
— Ахъ, да, — сказалъ графъ: — чуть не забылъ… Въ качествѣ личнаго секретаря напишите въ мою канцелярію, чтобы прислана была отставка синдику Левига, который компрометируетъ свой санъ въ округѣ, пресмыкаясь передъ чужестранцами, которыхъ совсѣмъ не знаетъ.
XIV
— Право, милостивый господинъ, намъ слѣдуетъ сходить на поклоненіе въ Линрасскую пещеру. Кто бы могъ думать, что этотъ отшельникъ, котораго я проклиналъ, какъ адскаго духа, окажется нашимъ ангеломъ-хранителемъ, что копье, каждую минуту просившее нашей жизни, какъ мостъ поможетъ намъ перешагнуть бездну.
Въ такихъ цвѣтистыхъ, довольно комичныхъ выраженіяхъ Бенигнусъ Спіагудри выражалъ Орденеру свою радость, удивленіе и свою признательность къ таинственному отшельнику. Оба путешественника давно уже покинули проклятую башню. Мы встрѣчаемъ ихъ уже довольно далеко отъ деревни Виглы, съ трудомъ пробирающихся по горной дорогѣ, пересѣкаемой лужами и загроможденной большими камнями, которыхъ стремительный, бурный потокъ оставилъ на сырой вязкой почвѣ.
Солнце еще не взошло на горизонтѣ; только кустарникъ, обрамлявшій по сторонамъ скалистую дорогу, рисовался черными фестонами на бѣлесоватомъ небосклонѣ; окружающіе предметы являлись взору еще безъ красокъ, но постепенно принимая свои очертанiя на тускломъ и какъ бы густомъ свѣтѣ, который утреннія сумерки сѣвера разливали въ холодном, утреннемъ туманѣ.
Орденеръ хранилъ молчаніе, уже нѣсколько минутъ погруженный въ сладкое забытье, которому не мѣшаетъ иногда машинальное движеніе ходьбы. Онъ не смыкалъ глазъ со вчерашняго дня, когда до своего возвращенія въ Мункгольмъ успѣлъ немного отдохнуть въ рыбачьей лодкѣ, стоявшей на якорѣ въ Дронтгеймской гаванѣ. Между тѣмъ какъ тѣло его подвигалось къ Сконгену, душа стремилась къ Дронтгеймскому заливу, въ ту мрачную темницу, въ ту печальную башню, въ стѣнахъ которой томилось единственное существо въ мірѣ, съ которомъ онъ могъ дѣлить мечты о счастіи и надеждѣ. Когда онъ бодрствовалъ, мечты объ Этели не покидали его ни на минуту. Во снѣ эти мечты, принимая фантастическіе размѣры, озаряли его грезы. Во снѣ, въ этой второй жизни, когда душа живетъ одна, когда физическая натура исчезаетъ со всѣмъ ея чувственнымъ зломъ, онъ видѣлъ свою возлюбленную не въ большей чистотѣ, не болѣе прекрасною: но свободною, счастливою, принадлежащею ему.