— Кто же виновник?
— О! Не спрашивайте, милостивый господин, вы не знаете, о ком говорите! Не спрашивайте! — вскричал Спиагудри, внутренно повторяя про себя: «Будь верен и нем».
— Кто преступник? Я хочу знать его имя, — холодно возразил Орденер.
— Заклинаю вас именем неба, милостивый господин! Не спрашивайте о нем, страх…
— Страх не заставит меня молчать, скорее он заставит тебя говорить.
— Простите меня, — простонал Спиагудри, вне себя от отчаяния, — я не могу…
— Можешь, если я того хочу. Назови мне имя святотатца.
Спиагудри попытался еще раз увильнуть.
— Милостивый господин, человек, надругавшийся над трупом — убийца этого офицера.
— Так этот офицер был убит? — спросил Орденер, вспомнив при этих словах цель своего посещения.
— Без сомнения.
— Но кем? кем?
— Во имя святой, которую призывала ваша мать, рождая вас на свет, не старайтесь узнать это имя, не принуждайте меня открывать его.
— Старик, твои слова только увеличивают мое любопытство. Я приказываю тебе назвать этого злодея.
— Ну, — вскричал Спиагудри, — посмотрите на эти глубокие следы на теле несчастного длинными, кривыми ногтями… Они назовут вам убийцу.
С этими словами старик указал Орденеру длинные глубокие царапины на голом обмытом трупе.
— Как! — вскричал Орденер. — Неужели красный зверь?..
— Нет.
— Но если это не дьявол…
— Шш, не спешите угадывать. Неужели вам не приходилось слышать, — продолжал смотритель, понизив голос, — о человеке, или чудовище во образе человеческом, ногти которого так же длинны, как у Астарота, который нас погубил, или у Антихриста, который нас погубит?..
— Говори яснее.
— Горе! Гласит Апокалипсис…
— Я спрашиваю у тебя имя убийцы.
— Убийцы… имя… милостивый господин, сжальтесь надо мною, пожалейте себя.
— Вторая из этих просьб уничтожила бы первую, если бы даже не было у меня серьезных причин вырвать у тебя это имя. Не испытывай далее…
— Хорошо, вы сами того хотели, молодой человек, — вскричал Спиагудри громким голосом, выпрямляясь, — этот преступник, этот святотатец — Ган Исландец.
Орденеру было известно это страшное имя.
— Как! — вскричал он. — Ган! Этот гнусный бандит!
— Не называйте его бандитом, он действует всегда один.
— Но, несчастный, почему ты знаешь его? Какие преступление сблизили вас друг с другом?
— О! Благородный господин, не верьте наружности. Разве дуб становится ядовитым, когда змея укроется в его листве?
— Довольно болтовни! Злодей имеет друга только в сообщнике.
— Я совсем не друг его, а тем менее сообщник. Если мои клятвы не были для вас убедительны, вспомните, что это гнусное преступление подвергнет меня через двадцать четыре часа, когда придут хоронить труп Жилля Стадта, наказанию за святотатство. В таком ужасном положении вряд ли когда находился невинный!
Эти доводы личной ответственности показались Орденеру убедительнее умоляющих возгласов несчастного смотрителя. Эти доводы вероятно в значительной степени воодушевляли его, в его патетическом, хотя и бесполезном сопротивлении святотатству малорослого человека.
Орденер на минуту погрузился в размышление, между тем как Спиагудри пытался прочесть на его лице возвещает ли эта тишина мир или угрожает бурей.
Наконец, Орденер сказал суровым, но спокойным голосом:
— Старик, говори правду. Нашел ты бумаги у этого офицера?
— Ни клочка, клянусь честью.
— Но может быть их нашел Ган Исландец?
— Клянусь святым Госпицием, я не знаю.
— Не знаешь! Но может быть ты знаешь, где скрывается Ган Исландец?
— Он никогда не скрывается, он постоянно блуждает.
— Хорошо, но где же его убежище?
— У этого язычника, — ответил старик, понизив голос, — столько убежищ, сколько подводных камней у острова Гиттерена, сколько лучей у звезды Сириуса.
— Еще раз повторяю тебе, выражайся яснее, — перебил Орденер, — я хочу показать тебе пример, слушай. Какая то таинственная связь соединяет тебя с этим разбойником, хотя ты и уверяешь, что ты ему не сообщник. Если ты знаешь его, ты должен также знать куда он теперь отправился… Не перебивай меня… Если ты не сообщник его, ты не колеблясь поможешь мне разыскать его…
Спиагудри не мог сдержать движение ужаса.
— Вы, благородный господин; великий Боже! Вы, юноша, полный сил и здоровья, хотите накликать на себя, разыскать этого злого духа! Когда четырехрукий Ингиальд сразился с великаном Никтольмом, он обладал по крайней мере четырьмя руками….
— Что же, — заметил Орденер, улыбаясь, — если так необходимы четыре руки, разве ты не будешь моим проводником?..
— Я! Вашим проводником?.. Как можете вы издеваться над бедным стариком, который сам уже нуждается в проводнике?
— Послушай, — перебил его Орденер, — не издевайся ты надо мною. Если это преступление, в котором мне не хотелось бы считать тебя виновным, повлечет за собой наказание за святотатство, ты не можешь остаться здесь более. Тебе необходимо бежать, и я беру тебя под свою защиту, но с условием, что ты проводишь меня в логовище злодея. Будь моим проводником, я же буду твоим покровителем; даже более, если я разыщу Гана Исландца, я доставлю его сюда мертвого или живого. Ты можешь тогда доказать свою невинность, а я обещаю тебе выхлопотать прежнюю должность… А пока, вот тебе столько королевских экю, сколько не выработать тебе в целый год.
Орденер, приберегая кошелек под конец, наблюдал в своих аргументах последовательность, предписываемую законами здравого смысла. Но и без того каждый из этих аргументов сам по себе мог заставить Спиагудри призадуматься. Он начал с того, что взял деньги.
— Благородный господин, вы правы, — сказал он затем, и взор его, до сих пор нерешительный, устремился на Орденера. — Если я пойду с вами, то подвергнусь со временем мщению страшного Гана. Если я останусь, завтра же попаду в лапы палача Оругикса… Все равно… в обоих случаях опасность грозит моей бедной голове; но так как, согласно справедливому замечанию Семонд-Сигфуссона, прозванного Мудрым, inter duо реriсulа аеquаliа, minus imminеns еligеndum еst[12], я следую за вами… Да, милостивый господин, я буду вашим проводником; только во всяком случае не забудьте, что я употребил все зависящие от меня старание, чтобы отвратить вас от столь смелого замысла.
— И так, — сказал Орденер, — ты будешь моим проводником. Но, старик, — добавил он с выразительным взглядом, — я полагаюсь на твою честность.
— Ах, милостивый господин, — возразил смотритель Спладгеста, — честь Спиагудри так же чиста, как и золото, которым вы так щедро одарили меня.
— Пусть она навсегда останется такою, в противном случае я докажу тебе, что и сталь моя ничуть не хуже золота… Где, ты думаешь, находится теперь Ган Исландец?
— Так как южный дронтгеймский округ занят в настоящее время войсками, посланными туда неизвестно с какой целью великим канцлером, Ган, по всей вероятности, направился к Вальдергогской пещере или к Смиазенскому озеру. Нам надо идти через Сконген.
— Когда же ты можешь отправиться со мною?
— День уже занялся; так вот, когда наступит ночь и Спладгест будет заперт, ваш бедный служитель примет на себя обязанности проводника, ради которых мертвецы лишены будут его попечений. В течении дня мы постараемся скрыть от народа изуродованную голову рудокопа.
— А где я найду тебя вечером?
— На главной площади Дронтгейма, если вам угодно, у статуи Правосудия, бывшей некогда Фрейей. Она, без сомнение, укроет меня в своей тени, в благодарность за великолепного дьявола, которого я вылепил у ее подножия.
Спиагудри, быть может, повторил бы Орденеру слово в слово все доводы своей просьбы к губернатору, если бы тот не поспешил его перебить.
— Итак, старик, договор заключен.
— Заключен, — повторил смотритель Спладгеста.
Когда он произносил это слово, звук, похожий на рычанье, послышался над ними. Спиагудри затрясся всем телом.
— Что это такое? — прошептал он.