С Ярмилой мы виделись в школе, я не могла держать на нее зла за то, что она проводит время с Идой над модными журналами. Ведь это у меня теперь оставалось на дружбу все меньше времени, потому что я предпочла общение с Густой. И хотя Ярмила дружила с Идой и гуляла с очередным — уже третьим по счету — студентом строительного техникума, она всегда находила для меня время, когда была мне нужна. А мне она нужна была для того, чтобы рассказывать ей о Густе. Какой он остроумный, милый, просто чудесный. Нужно же было кому-то рассказать, что мы теперь пара.
Ида тоже об этом знала и не могла смириться. Она по-прежнему меня игнорировала, не смотрела в мою сторону, иногда позволяла себе с Ярмилой колкие замечания на мой счет, а дома устраивала Густе сцены.
— Ты совсем идиот, что ли? Не понимаешь, что она за тобой бегает, только чтобы отомстить мне?
Густа не хотел с ней спорить и молча ушел в свою комнату. Но Ида пошла за ним и расточала свой яд дальше.
— Ты что, не помнишь, какие козни она нам строила, когда тут жила? Как нам было тяжело?
Густа обернулся.
— Ты ничего не путаешь? Насколько я помню, козни Мире строили мы. Особенно ты ее терпеть не могла.
— Тебя же из-за нее отселили в чулан.
Густа оглядел свою крошечную комнатушку.
— А знаешь почему я тут остался? Потому что жить с тобой невыносимо. Проваливай отсюда и оставь меня в покое наконец.
Густа рассказывал это со смехом, но смех был грустным. Ида обиделась и пошла жаловаться маме. Насколько я знаю тетю Ивану, она не придавала большого значения ее жалобам, зато у отца Ида нашла сочувствие. Он возлагал на сына большие надежды, годами убеждал его, чтобы тот шел по стопам отца и стал военным, он уже представлял звездочки и нашивки на его погонах. Ведь Густа каждый раз молча его выслушивал, никогда не упоминая, что у него другие планы на жизнь, а потом вдруг объявил, что хочет изучать историю.
— Историю? Но что ты будешь делать с таким образованием? Сидеть в музее и стряхивать пыль с экспонатов. Разве это работа для настоящего мужика? Ты так семью не прокормишь. — Он удрученно качал головой.
— Ну что ж, — вмешалась в разговор тетя Ивана, которая, как каждая мать, была на стороне сына. Она редко спорила с мужем, но теперь чувствовала, что должна. — Зато сможет проводить время с семьей. В отличие от тебя его не будут постоянно переводить с места на место.
И правда, в тот момент дядя Ярек служил в Кромержиже и к семье приезжал только на воскресенье.
— Вы сами не захотели переехать со мной.
— И что нам так каждые два года переезжать?
Ссора перешла в другое русло, и Густа потихоньку испарился. Но то, что он добился своего и вместо военного училища пошел учиться в гимназию, отец ему так и не простил. Он то и дело отпускал на его счет презрительные замечания, а когда узнал, что Густа общается со мной, Ида получила в его лице сильного союзника.
За годы, что я провела у тети Ганы, в квартире с окнами на площадь ничего не изменилось. У каждой вещи было свое строго определенное место, а у Ганы — неизменные привычки. Только я да часы на стене служили доказательством того, что время не стоит на месте.
Я уже ничем не напоминала ту худенькую девчонку с вечно запутанной косой и ссадинами на коленках и локтях. Не то чтобы я выросла очень высокой, но густые волосы теперь зачесывала в длинный хвост. Челку я не носила, так как никто мне ее не стриг и со временем она сама отросла. Ярмилка говорила, что лицо у меня в форме сердечка, но сама я была к себе более придирчива: мне казалось, что оно у меня круглое, как яблоко, а снизу прилеплен острый подбородок. Я начинала находить в себе мамины черты, какой я ее знала по фотографии на прогулке в парке. Только глаза у меня были не карие, а синие, как у папы, и вместо маминой хрупкости я унаследовала папину коренастость.
Иногда перед сном я доставала фотографию, сделанную более пятнадцати лет назад, из ящика, где прятала ее от тети Ганы, и так же, как когда-то мама рассказывала все новости надгробным плитам, я делилась своими тайными мыслями с пожелтевшим снимком. Вглядываясь в эту молодую пару с коляской, я с годами все больше жалела, что родители в старшем возрасте стерлись из моей памяти.