— Ганочка, — сказала Эльза и забрала у дочери сумку с кастрюлькой, в которой отправила Карасковым немного картофельного супа, — а почему бы этому твоему Ярославу не прийти к нам в воскресенье на обед?
Как сказать матери, что Гана и представления не имеет, где Ярослав? Чехословацкая армия после провозглашения протектората перестала существовать. Профессиональные военные по большей части отказывались от предложения вступить в германские правительственные войска и постепенно уходили из армии. Какое решение выбрал Ярослав, Гана могла только додумывать сама, но судя по тому, что после последней случайной встречи он пока не отзывался, видимо, в город еще не вернулся.
Гана решила написать Ярославу записку, чтобы он зашел к ней, когда вернется, и оставить у его родителей. Поскольку они с Ярославом скрывали свои отношения, она никогда еще не была в маленьком домике у реки и с его родителями не знакомилась.
Но теперь, когда мать сменила гнев на милость, все будет по-другому, думала Гана.
Им уже не нужно бояться, что кто-то их выдаст.
Она постучала в дверь одноэтажного домика и стала ждать, оглядываясь по сторонам. Река в последние дни поднялась, водой покрыло даже валуны, торчащие обычно над поверхностью, а голые деревья на берегу напоминали скелеты, протягивающие худые руки за куском хлеба. Холод и дымка тумана висели в воздухе и оседали капельками на всё кругом — на слякотную тропинку, замерзшую траву, стены домика в мокрых разводах и на Ганино зимнее пальто.
Гана снова постучала, на этот раз настойчивей, и не успела убрать руку, как дверь открылась. Гана сначала подумала, что навряд ли эта невысокая женщина в шерстяной безрукавке приходится матерью Ярославу. Она была такая хрупкая и крохотная.
— Чего изволите, девушка? — Женщина улыбнулась той же улыбкой, как ей улыбался Ярослав, и Гана вздохнула с облегчением.
— Добрый день, пани Горачкова. Меня зовут Гана Гелерова. Не могли бы вы передать от меня записку для Ярослава, когда он вернется домой? — Она вытащила из кармана конверт.
Пани Горачкова посмотрела на письмо, но не взяла.
— Так он уже дома, Ганочка. Сейчас его позову, и вы сами ему все передадите.
Она шагнула к двери справа и позвала:
— Ярек, к тебе гости.
Пани Горачкова улыбнулась Гане и скрылась в глубине дома.
Ярослав выглянул в коридор и похоже страшно удивился.
— Гана… — сказал он и поспешно закрыл за собой дверь. Гана улыбнулась, сунула письмо обратно в карман и украдкой осмотрела свои башмаки, как бы не занести грязь в прихожую. Но Ярослав не стал приглашать ее войти. Он снял с крючка в узком коридоре пальто, торопливо набросил его, даже не застегивая пуговицы, схватил Гану за локоть и потащил на улицу.
— Погоди, — вырывалась Гана. — Куда ты меня так тянешь? Ты что совсем не рад меня видеть?
Ярослав оглянулся и, убедившись, что из окон домика их не видно, остановился и отпустил Ганин локоть.
— Что ты тут делаешь?
— Я пришла пригласить тебя на обед. Мама зовет тебя на обед, понимаешь? — Она улыбнулась ему как непонятливому ребенку и махнула рукой назад, откуда он ее так старательно утащил. — Нам уже можно не прятаться. Мама сказала, что мы можем пожениться.
— Пожениться? — повторил Ярослав недоверчиво.
— Она даже сказала, что лучше бы свадьбу сыграть поскорее. — Гана поколебалась, стоит ли продолжать, чтобы Ярослав не подумал, что она хочет выйти за него по расчету. — Мол, даже хорошо, что ты не еврей.
У Ярослава вдруг сделался очень усталый вид.
— Ты ничего не понимаешь, да? — сказал он тихо.
— Что не понимаю?
— Что дело не в твоей матери.
Гана удивленно развела руками:
— А… — и снова опустила руки.
Он вздохнул:
— Дело в том, что ты еврейка.
Гана сделала глубокий вдох.
— Но мама как раз сказала, что, если мы поженимся…
— Мы не поженимся ровно потому, что ты еврейка. В каком мире ты живешь? Ты не заметила, в каком ты сейчас положении? Гитлер ненавидит евреев! Я говорил тебе, чтобы ты уезжала. А теперь меня в это не втягивай.
— Ты ничего такого не говорил.
— Но я тебя не отговаривал.
— Ты говорил, что женишься на мне, что обо мне позаботишься.
— Потому что я думал, что у тебя хватит ума убраться в Англию. У тебя и у твоей матери. Раньше я был для нее недостаточно хорош, а теперь вдруг гожусь. — Он огляделся по сторонам, будто боялся, что его кто-нибудь услышит. — Ты знаешь, какие в Германии законы против евреев? Если они начнут действовать и тут, а они начнут, вам несдобровать.