— Пани Лидушка, я пришла проститься. Завтра мы уезжаем, но Роза останется у вас, как мы договаривались.
Тощая фигура, покоящаяся в кресле в толстом шерстяном свитере и с накинутым на колени пледом, криво улыбнулась, чуть-чуть приподняла руку и почти невнятно пролепетала:
— Хорошо.
— Мама… — Роза заплакала и крепко схватила мать за руку. — Я хочу поехать с вами, не оставляй меня здесь.
Эльза стряхнула ее руку.
— Ты останешься здесь, мы же вернемся.
— Но я даже не попрощалась с Ганой и мутти Гретой, и дедушкой.
Эльза крепко обняла дочь.
— Я им передам от тебя привет, и помни, что… — Она хотела сказать, что нужно следить за тем, чтобы ни одна душа ее не увидела, но тут хлопнула дверь, и запыхавшийся голос Карела перебил ее:
— Вам нельзя сюда ходить, пани Гелерова. Поймите, вы подвергаете нас опасности.
Он ошарашенно замолчал, потому что Эльза в последний раз крепко прижала к себе Розу, поцеловала ее в лоб, шепнула «спасибо» в сторону Людмилы Карасковой, выбежала из квартиры и бросилась вниз по лестнице.
Роза осталась стоять посреди кухни, закутанная в три свитера и осеннее пальто, на ней были две пары чулок, из глаз у нее текли слезы, а плечи сотрясались от рыданий. На обеденном столе стояли хозяйственные сумки, в кресле, накренившись набок, сидела Людмила Караскова, а ее сын переступал с ноги на ногу, поскольку не мог решить, броситься ли догонять Эльзу Гелерову или схватить Розу и выставить ее за порог.
В конце концов он обратился к матери:
— Ну нет, так не пойдет. Она не может здесь оставаться. Ведь нас всех расстреляют.
Он замолчал, будто до него только сейчас дошло, что это и впрямь может случиться. Роза всхлипнула и вытерла нос. И оба посмотрели на беспомощную пани Людмилу.
— Ну и что? — медленно произнесла Людмила Караскова.
И Карел, и Роза эти слова запомнили до самой смерти, хотя каждый их истолковал по-своему.
Я больна, понял слова матери Карел, я все равно скоро умру, а ты никчемный человек. Чего тебе бояться за свою жизнь, если у тебя ее и нет?
Пусть я и больна, услышала Роза, но никто не смеет мне диктовать, как мне жить и с кем дружить.
Роза высморкалась, стряхнула с себя пальто и свитера, подошла к больной и утерла ей слюни, которые текли из опущенного уголка губ. Карел Карасек встал с другой стороны кресла, и они вдвоем приподняли пани Людмилу и усадили прямо, а под спину подложили подушку. Потом сели за стол, лицом к ней.
— Нужно уволить прислугу, — помолчав, сказал Карел и повернулся к Розе. — К нам каждый день приходит помогать пани Зиткова, — с расстановкой объяснил он. — Но если я откажусь от ее услуг сейчас, это будет бросаться в глаза. Месяц или два подождем. А пока что, барышня, вам придется прятаться на чердаке.
— Меня зовут Роза, — сказала девушка, вытерла слезы и снова высморкалась. — И я хочу домой.
Только в тот момент у Розы уже никакого дома не осталось. В доме на площади, где она родилась и прожила все свои восемнадцать лет, мама Эльза заканчивала последние приготовления к отъезду. Она тоже плакала. Плакала, потому что только-только оставила свою дочь и не знала, увидит ли ее когда-нибудь. Плакала, потому что родители укоряли ее в том, что она не сказала им о своей затее и не дала им даже попрощаться с Розой. Словно не понимали, что у Эльзы не было выбора: прощание стало бы душераздирающим, и Роза точно отказалась бы выходить из дома.
Плакала, потому что, по Ганиному взгляду и озадаченному молчанию, она поняла, что старшая дочь обижается на нее за то, что она снова отдала предпочтение Розе.
— Ганочка, — сказала она и погладила дочь по руке, — я была бы счастлива, если бы ты тоже могла остаться здесь, но я не придумала, у кого тебя спрятать. — Она вздохнула. — У Урбанеков маленькие дети, они и так уже многое для нас сделали. Я заходила и к этой твоей подруге, Иване Зитковой, но она сказала, что будет нянчить…
— Мама! — Гана склонилась над открытым чемоданом. — Я не хочу тут оставаться.
И уж точно не у Иваны, хотела она добавить, но вовремя осеклась. Неужели мама не знает, что Ивана стала Горачковой? Как бы Гана могла прятаться в семье мужчины, который ее отверг?
— Раз она вышла замуж за Горачека, значит она перед тобой в долгу, — сердито сказала Эльза. — Он так долго водил тебя за нос, обещал золотые горы, пусть бы теперь помог.
Значит, мама все знала. Ну, разумеется, весь город знал о Ганином унижении.
— Он ничего мне не обещал, — тихо сказала Гана, складывая юбку во много-много раз, чтобы она влезла в чемодан.