Длиннолицый усмехнулся, ощеривая желтые зубы, и встал со стула — лениво, с оттяжечкой, словно нехотя.
— Осторожно, Сихали, не связывайся с ним, — тихо произнес Стан. — Это Заика Вайсс. На прошлой неделе он убил двоих.
— Спасибо, что предупредили, — сказал Браун, делая глоток.
Заика Вайсс воздвигся перед ним, чуть расставив ноги, в очень удобной для стрельбы с бедра позиции.
— Эй, т-ты! — рявкнул он. — Что-то я тебя не з-знаю!
Тимофей глянул на китопасов. Шурики изо всех сил делали вид, что ничего не слышат, так увлечены выпивкой. Один Тугарин-Змей набычился, собираясь развернуться и узнать, кто это там шумит, но серьезный Арманто придержал Илью. И Браун понял, что настал момент истины — каждый мужчина должен сам запрягать своих коней…
Нарочито медленно он повернулся к Заике Вайссу. Внутри было странное чувство холодного спокойствия. Такое Тимофей испытал буквально вчера…
— Конечно, не знаешь, мистер, — сказал он негромко, с трудом перестраиваясь на здешние манеры и «тыкая» человеку, которому не был даже представлен. — Я только сегодня прилетел.
— Н-нет, г-где-то я все-таки в-видел тебя. Взгляд уж оч-чень знакомый.
— Это вряд ли, Вайсс.
— Ч-чего? А откуда т-ты тогда з-знаешь, как меня зовут?
— Добрые люди подсказали. И добавили, что ты убил двоих на той неделе. — Тимофей помаленьку заводился. — И не доставай меня, Вайсс. Если приспичило кого-нибудь пристрелить, то поищи в другом месте.
Вайсс явно не ожидал такого поворота событий. Он окинул Брауна острым взглядом.
— Да, — негромко сказал младший смотритель. — Я тот, кем ты считаешь себя.
Еще никогда Браун ни с кем так не говорил. Откуда взялась эта холодная уверенность в себе, нарочитая небреждность, которую он видел только в ВР[21] -вестернах? Но сыграно вроде неплохо…
Заика Вайсс снова смерил Тимофея взглядом, и в серых выцветших глазах ясно читалось нетерпение.
— Мотал бы ты на бережок, п-пацанчик. Тут таких сосунков на завтрак жрут.
— Ты хочешь жрать, Вайсс?
— Чего?! Ну-ка, переведи, что ты сказал!
— Хочешь сожрать сосунка, Вайсс? Жри. Но если потянешься за бластом, я тебя убью.
Тонкие губы Заики раздвинулись в усмешке:
— Ты — меня, трусишка?
Он откровенно ухмыльнулся и схватился за шестизарядник.
Прежде чем Тимофей успел что-нибудь понять, в его руке злобно прошипел бластер. Раз, другой. Заика Вайсс осел на пол и, уже мертвый, сидел так пару секунд. Потом тихо повалился на бок. В тусклых глазах застыло изумление.
Механически пригубив кофе, Браун подумал, что это выглядит уж слишком картинно. Да и кофе горчил… Все посетители салуна молча глазели на Тимофея.
— Вы видели?! — торжествующе спросил их Рыжий. — Левой рукой! Даже кофе не расплескал!
— Здорово, Сихали, — похвалил Боровиц.
Из толпы вышел чернобородый китопас.
— Сихали? — проговорил он. — Никогда не слышал такого погоняла. Ты хоть знаешь, кого ты убил?
— Брехуна, — коротко ответил Браун.
— Ты убил Кирстена Вайсса, ганфайтера с Таити-2.
— Лучше бы он там и оставался, — отрезал Тимофей и опустил бластер в кобуру.
Как ни странно, но после убийства Заики отношения Брауна с китопасами как-то сразу наладились — эти закаленные, просоленные парни приняли его в свою компанию, будто повязав кровью. Эта спаенная и споенная команда убедилась, что Сихали Браун не трусливой породы.
Незаметно завечерело. Главная улица станции «Стандард-Айленд» ярко осветилась, отовсюду понеслась музыка — в «Гранд-отеле» наяривал скрипкорояль, в салуне «Бон-тон» задавала ритм концертная хориола, а перед входом в кафе-автомат сидели рядком человек семь океанцев и терзали губные гармошки, выдувая душераздирающие трели.
— Весело тут у вас, — заметил Тимофей.
— Это не у нас, — махнула рукой Наташа Стоун, — мы тут и сами временно.
— Оказываем шефскую помощь, — вставил Шурик Белый.
— И делимся передовым опытом, — добавил Рыжий.
— Не слушай ты этих балаболок, Тимка, — сказал Боровиц. — Мы тут совсем по другой надобности. Местные стадо китов заприметили накануне, голов двадцать. Вроде как неклейменые. Вот дождемся плавучей базы, да и сгуртуем их всех.
— Стан у нас домовитый, — проговорил Белый.
— Разговорчики в строю!
— Хозя-яйственный, — не унимался Шурик. — На все, что не тонет, готов «Летящую Эн» поставить…
— Цыц, сказал.
— Однажды нашего Тугарина чуть не заклеймил — перепутал с кашалотом!
— А мне можно в этом… в этой гуртовке поучаствовать? — решил Тимофей задать глупый вопрос.
— Нужно!
— Посвятим тебя в китопасы, — торжественно сказал Рыжий.
— Сунем под китовый фонтан! — подхватил Белый.
Китопасы как раз проходили мимо «Бон-тона», когда заунывная мелодия, выводимая хориолой, неожиданно пресеклась. Зато вынеслись на улицу звуки потасовки — загремела роняемая мебель, зазвенела расколачиваемая посуда, кто-то закричал, а в следующую секунду высокий, сухопарый мужчина в изгвазданном комбинезоне спиной распахнул «крылья летучей мыши» и буквально вылетел вон, упал и перекувыркнулся. Следом заведение покинул рассерженный Тугарин-Змей. Его удерживала за локоть Марина, переодетая в джинсы и кокетливую блузку, еще пуще выделявшую ее прелести и красы.
— Хватит, Илья! — кричала девушка, тормозя обеими ногами. — Да стой же ты, китяра ревнивый!
— Никто не смеет! — прорычал Харин. — Тебя обзывать!
— Все, все! — Марина повисла на великане. — Он больше не будет! Он был дурак пьяный, а теперь ты ему сделал внушение… Пойдем, Илья! Ну?
Тугарин-Змей остановился, потоптался, ворча, и послушно развернулся.
— Вот и молодец! Пошли, пошли… — И врачиня утянула китопаса обратно в салун. Сразу же заиграла хориола, встречая парочку бравурным маршем.
Браун удивился даже — он не испытывал обычной ревности, а уж о тоске с отчаянием и вовсе речи не было. Он прекрасно помнил, как еще вчера Марина извивалась под ним, вскрикивая от удовольствия и требуя: «Еще… Еще! О-о-о…» Даже нежный запах ее духов не забылся, даже горьковатый вкус атласной кожи ее грудей — там, где их сперва лизнуло море, а потом уже язык… Неужто излечился от несчастной любви? Да и была ли та любовь? Или он опростился? Вот что океан животворящий делает!
— Да-а… — протянул Тимофей, сохраняя лицо. — Не буду я к Марине приставать, очень это нездоровое занятие…
Рыжий хмыкнул и склонился над поверженным, подававшим первые признаки жизни.
— Это Орландо, — опознал он обидчика врачини, — со станции Обход. Тут они, рядом, сразу за полосой…
Орландо замычал, разлепил глаза и выдал витиеватую словесную конструкцию, в которой «mother-fucker» сочетался с отборными русскими выражениями. Перегар поднялся удушливой волной.
— Лучше бы тебе заткнуться, Ландо!
— Надо меньше пить, — сделал мудрый вывод Шурик Белый.
— Ну, все, отбой, — распорядился сегундо. — Учтите, Шурики, подниму с рассветом!
— Мы прониклись!
Боровиц хмыкнул только, выражая глубокое сомнение, и поманил Тимофея за собой.
— Жить будешь в «Гранд-отеле», третья комната. Занимай свободную кровать, и баиньки.
Убеждать Станисласа, как Шурики, в своей дисциплинированности Тимофей не стал — его организм давно уже мечтал залечь и не подниматься. И вскоре мечты начали сбываться.
Правда, сразу заснуть не получилось — взбудораженный мозг не давал телу команду «отбой». Брауну постоянно вспоминался Виктор — Виктор в рубке, на спине кита, на берегу…
Часа в два ночи Тимофей проснулся в поту, его мучили кошмары — удивительно яркие картины недавнего убийства. Тошнотворный запах крови лез в нос, оглушали крики и хрипы, хотя Заика Вайсс умер молча, да и в толпе не нашлось слабонервных.
Встав, Браун умылся холодной водой и подошел к окну, круглому, как иллюминатор. Раздраил его и впустил в комнату свежий морской воздух. С улицы на потолок прыгали цветные «зайчики» — отражения больших экранов уличного информатора. С экрана вещал сам Генеральный Руководитель проекта ТОЗО, Отто Васильевич Фогель, метко прозванный Акулой Фогелем. Акула — весь из костей и железных мускулов, с большим носом и широким ртом, сутуловатый, с могучей впалой грудью и длинными руками, — давал интервью спецкору Мировой Сети: