По мере того, как текло время, а тишину в зале можно было резать ножом, я вглядывался в онемевшее лицо Дамблдора и кое-что понимал. Видимо, столь резкий выход на сцену дона Блэка спутал кое-кому всю игру. В извечном противостоянии Дамблдора и Волчьей Морды, «Света» и «Тьмы», вмешалась третья сторона, выступившая против двух остальных. И такое выступление привело к исчезновению с доски весьма важной для Дамблдора фигуры. Вспоминаю слова Бродяги о том, что покойник при жизни был большим умельцем по части изнасиловать чей-нибудь мозг – уж не с дозволения ли Дамблдора он бы это делал? Ясно ведь, что с дозволения и при молчаливом одобрении всей остальной школы. Прощал же Дамблдор Снейпу и птенцам его гнезда все предыдущие четыре года всё, что можно и что нельзя…
Лично мне пропавшего было не жалко. Вообще. Старый Гарик его и вовсе откровенно ненавидел, в оставшихся от него воспоминаниях Снейп был выкрашен исключительно чёрной краской. То, что уже я услышал от Бродяги, от Амелии и от Грюма, только добавило мазута на сей и без того не слишком светлый образ. Снейп подговорил Волчью Морду напасть на дом родителей Гарика. Снейп убил отца Сьюзен. И Снейп после всего содеянного избежал суда и отсидки, выйдя под честное слово Дамблдора. С «вышки» амнистию получить – где это видано?
Может быть, сам Дамблдор и верил в искреннее раскаяние Снейпа, но едва ли кто ещё разделял его взгляды. Раскаявшийся Пожиратель Смерти – это что-то наподобие утонувшего Буратино, научившихся воевать итальянцев или не берущих взятки депутатов. Тот же Грюм, которому слишком близкое знакомство с собратьями Снейпа по вере обошлось слишком дорого, авторитетно заявлял, что Чёрную Метку Волчья Морда ставит ДОБРОВОЛЬНО, и вступительным взносом для получения таковой должно служить как минимум одно особо жестокое убийство…
Ступор, поразивший студенческое сообщество, стал ещё глубже, когда застывшее лицо директора сначала побелело, затем посерело, он схватился за сердце и, закатив глаза, рухнул на пол.
Прибежавшая на вопли о помощи медсестра никого не утешила.
- Увы, у директора обширный апоплексический удар. Кто бы ни отправлял ему такие посылки, он сыграл с Дамблдором слишком злую шутку.
Тишина взорвалась какофонией.
- Мадам Помфри… он выживет? – спрашивали из разных углов Зала.
- Не буду давать опрометчивых прогнозов, ему сейчас нужен полный покой, – объявила медсестра. – Помогите мне отнести профессора Дамблдора в Больничное крыло. Увы, транспортировки в больницу Святого Мунго он в таком состоянии просто не выдержит. Получать удар в таком возрасте… я удивляюсь, как он вообще ещё жив.
О каком-либо продолжении банкета не могло уже быть и речи. Полуживого Дамблдора подняли на руки и куда-то унесли. Пение гимна накрылось само собой, и взявшая на себя командование МакГонагалл распорядилась:
- Попрошу старост факультетов отвести студентов в их спальни. Занятия начнутся в понедельник в девять часов утра, как обычно. Прошу не опаздывать.
Старосты, каковыми на нашем факультете вполне предсказуемо оказались Рон и Гермиона, выстроили малышню и повели в общежития. Иду, пристроившись к Фреду и Джорджу, по коридорам и переходам. А вот и портрет какой-то упитанной мадам, закрывающий дорогу.
- Пароль? – спрашивает портрет.
- Мимбулус Мимблетония, – ответил семикурсник.
- Правильно, проходите, – сказал портрет, отвернувшись и открыв проход.
Мы оказываемся в гостиной. Младшее поколение учеников, довольно, кстати, немногочисленное, быстро отправилось по комнатам спать. А вот в меня вцепилась аки лесной клещ Гермиона Грейнджер.
- Гарри Джеймс Поттер! Как это безрассудно с твоей стороны сначала нагрубить нам, а потом ничего не писать! Я жду извинений за твоё поведение!
- Вообще-то, это я от вас ждал извинений за ваше поведение. И каков спрос, таков и ответ, как вы мне не написали ни клочка бумаги, так и я отплатил вам той же самой монетой. Стесняюсь спросить, а с какого бы то перепугу я был должен с вами общаться?
- А с такого! Мы весь месяц не находили себе покоя! И ты бы знал, как переживал Дамблдор!
- Уже увидел сегодня, спасибо. Ваш разлюбезный директор на какое-то время выбыл из игры. Посмотрю я теперь, как вы сможете жить без его отеческих наставлений.
- Вообще-то и тебе бы тоже было полезно к ним прислушиваться! Я в ужасе от твоего поведения, Гарри Джеймс Поттер! Ни с того ни с сего нам нагрубил, отказался извиняться, а теперь взялся общаться со слизеринками! Скажи мне, ведь это они обратили тебя к тьме? Или, может быть, это сделала французская вейла? Рональд до сих пор не может простить тебе исчезновения Билла и обвиняет в этом тебя…
- Вот что, Грейнджер! Попросил бы ярлыки не наклеивать и от грубости в адрес моих друзей воздержаться. К исчезновению старшего из братьев твоего ухажёра я не имею никакого отношения, ибо не имею полномочий отдавать приказы израильской армии. Ну, а в том, что он уехал в Египет за день до падения Каира, пусть винит сам себя, если, конечно, ещё может.
- Он сказал Рону, что это ты отбил у него Флёр!
- Она сама попросила меня встречать её с работы, поскольку Билл весьма, надо сказать, наглым образом к ней приставал. Всё это я видел своими глазами. И я уверен, что Билл не говорил Рону, как он сам обозвал Флёр теми словами, которые при дамах произносить не следует. Чем, собственно, и вызвал моё к нему предложение уехать в Египет, ибо с фараонами и их мумиями он находил общий язык намного лучше.
- А как ты объяснишь своё общение с Гринграсс?
- Эта семья дружественная нам, её глава – старый друг Сириуса. После того, как мой крёстный был полностью оправдан на суде, он закатил по этому поводу весёлый вечер, и позвал всех старых друзей. Само собой, на этом вечере присутствовали также и сёстры Гринграсс. Там мы с ними и познакомились, там и сдружились.
- Значит, ты время даром не терял. В общении у тебя недостатка не было.
- Те, с кем я общаюсь теперь, проявили большее желание это делать, и больший интерес ко мне как к человеку. В отличие от вас.
- Но как же я? Как же Рон? Мы же твои друзья?
- В этом я не уверен. Друзья не предают друзей по одному лишь слову власть имущих. Хотели бы вы быть моими друзьями – не повелись бы на сладкие посулы старика, и нашли бы тысячу способов со мной связаться. А так лично я насчёт вас всё понял. Рональд уже получил своё предупреждение там, в поезде, повторять его не буду. И, если последует ещё одно оскорбление в мой адрес, или же в адрес тех, кого я считаю своими друзьями, одним лишь предупреждением не отделаетесь. Счастливого вам учебного года!
Гермиона вспыхнула.
- Ну, знаешь ли, Поттер, позволь тебе напомнить, что я ещё и староста факультета! И о каком-либо твоём промахе я сразу же сообщу профессору МакГонагалл.
- Ну что ж, Грейнджер, ты ещё раз показала мне и людям своё истинное лицо. Как на третьем курсе, так и сейчас. Ради повелений начальства ты готова забыть обо всём и обо всех. Сначала о друзьях, потом о близких людях… а если тебе та же МакГонагалл или тот же Дамблдор прикажут забыть о своих родителях, ты и это сделаешь?
Выражению Гермионы могла позавидовать в этот момент любая жаба. Новоявленная староста факультета надулась вдвое против прежнего, и, не говоря ни слова, исчезла на лестнице, ведущей в спальни девушек.
- Жёстко ты её, – ответил подошедший пятикурсник, распознанный по старой памяти как Симус Финниган.
- Ибо не хрен было продавать меня по одному лишь слову Дамблдора. Кажется, мы только сейчас поняли, в какие цвета она себя окрасила.
- Так это правда? Блэк на самом деле был невиновен?
- Всё то, что он говорил на суде, это чистейшая правда. Его подставили, а наш дражайший директор и не почесался, чтобы помочь невиновному. Для него жизнь и честь что Сириуса Блэка, что моя, что твоя, что всех нас остальных – ничто по сравнению с его «общим благом». Как я уже имел сомнительное удовольствие убедиться.