— Однако тебе еще предстоит немало потрудиться.
— Это всего лишь наброски.
— Это больше чем наброски, — заметила она. — Но кое-что тебе придется переделать.
Я наивно спросил:
— Что именно?
Это было как приглашение, как если бы я открыл перед ней дверь, приглашая войти в мое произведение и сделать перестановку мебели по ее усмотрению. Она приняла это приглашение, и это стало началом довольно большой работы, растянувшейся на все лето и значительную часть осени. Потом произошли события, из-за которых мне пришлось вновь пересмотреть написанное. Нет смысла подробно пересказывать все то, с чем она была не согласна. Однако некоторые детали являются неотъемлемой частью этой истории, и не могут быть сброшены со счетов.
— Меня ты назвал Мод, — сказала она, — но всем остальным ты сохранил их настоящие имена. И себе тоже. Так нельзя.
— Это было необходимо, — ответил я. — Иначе возникала дистанция, которая меня совсем не устраивала.
— Так нельзя, — повторила она.
— Я все равно не собираюсь это публиковать.
— Думаешь, я этому поверю? — Теперь мне пришлось на себе испытать недоверие, с которым я встретил ее на пороге своего дома. — Ты хочешь сказать, что сидел и писал все это ради развлечения, просто чтобы убить время?
— Примерно так, — ответил я. — Я писал, чтобы не сойти с ума.
— Ладно, — сказала она. — Допустим. Но это же вопрос юридический. Если когда-нибудь тебе все-таки придет в голову опубликовать это… Тебе придется изменить все имена.
— Сам я этого делать не стану, — сказал я. — Нет ничего глупее романов с ключом.
— Но иначе нельзя.
— Я собирался запереть это в сейфе моего издателя, чтобы, так сказать, застраховать свою жизнь.
— Эта вещь слишком хороша, чтобы лежать в ящике. Поверь мне, это твоя лучшая книга.
— А ты почем знаешь? — спросил я. — Ты остальные читала?
Читала, и в воздухе повисло невысказанное «К сожалению…».
— Так многие делают, я знаю.
Она стояла перед полкой со старинным изданием Скандинавской энциклопедии. Закрыв глаза, она повернулась вокруг себя и ткнула длинным красным ногтем в один из томов: «Мейербер — Нюфорс». Открыла глаза, взяла книгу и положила ее на стол. Потом снова закрыла глаза, открыла том примерно на середине и ткнула указательным пальцем в Наполеона I. Я понял, куда она клонит. Мы посмотрели друг на друга — этот вариант не устраивал ни меня, ни ее.
— Наполеон Андерсон… — сказала она. — Шведский роман в кубе.
Она сделала еще одну попытку: закрыла глаза, полистала энциклопедию и остановилась на Мюнхене. Эта попытка была не в счет. В следующий раз ткнув пальцем в портрет еще молодого, но многообещающего Бенито Муссолини, она сказала:
— Третья попытка — последняя…
Она снова закрыла глаза, полистала страницы, ткнула пальцем в правую колонку и открыла глаза. Вопрос был решен. Она прочла:
— Генри Морган, валлийский буканир…
Она проглядела статью, посвященную известному буканиру былых времен и зачитала некоторые отрывки вслух: «…жестокие грабительские походы…», «…поддерживал компрометирующие связи с морскими разбойниками…». Этого было достаточно, она посмотрела на меня и улыбнулась — удовлетворенно и самоуверенно. Возразить мне было нечего, поэтому я просто продолжал бубнить: «Генри Морган… Генри Морган…»
Разумеется, я продолжал выражать свое недовольство, такое же деланное, как и ее уважение к моим чувствам. Став частью рабочего процесса, это не мешало ни мне, ни ей. Я сразу понял, что она права. Мы дали новое имя каждому, одному за другим. Люди, ранее выступавшие под своими собственными, настоящими именами, получили новые имена и фамилии — в некоторых случаях даже новое обличье — все ради того, чтобы избежать ненужных конфликтов. Благодаря обретенной свободе, многие персонажи начали новую жизнь, и вообще стали более живыми. Все это произошло конечно же не в один день, но началось именно в тот вечер. Не будет преувеличением сказать, что благодаря Мод книга стала чем-то большим, нежели просто подробным протоколом продолжительного психотерапевтического сеанса. Мод внушила мне уверенность в себе, без которой я не смог бы работать дальше, и я был признателен ей за это еще многие годы. Позже мое отношение изменилось — я понял, что Мод тогда руководствовалась личными мотивами, в чем она бы никогда не призналась. Но я в конце концов понял, что стал инструментом в ее руках, средством для достижения цели, которую мне до конца не понять. Это могло бы стать поводом для обиды, не будь я сам виноват в подобных грехах. Один использует другого, являясь при этом инструментом в руках третьего.