Утром она спала долго, и я успел сбегать в магазин, купить продукты, приготовить завтрак на двоих и прочесть целую газету. Мод вышла на кухню уже в одежде, отпустила лестный комментарий по поводу накрытого стола, но к еде — сыру, сосискам, яйцам, мармеладу и хлебу — едва прикоснулась. Она извинилась, я ответил, что это лишнее. Казалось, она не в духе. О том, что чувствовал я, мне было страшно даже подумать. Я попытался заговорить с ней о постороннем, о том, что писали в газете, но это не помогло — она оставалась такой же сдержанной, неразговорчивой. Рассеянно пила чай и смотрела в окно.
У нее были на то свои причины, и она не собиралась их скрывать. Она ненадолго вышла и вернулась уже накрашенная. Я предположил, что она хочет поскорее вернуться домой и не расположена вести со мной беседы. Я не обижался. Ее можно было понять. Я был готов с радостью отодвинуть шкаф в прихожей и выпустить ее, при условии, что мы договоримся о следующем свидании — скажем, через пару часов или, может быть, пообедаем вместе?
Но ее беспокоило не это. Она была не прочь обсудить избрание женщины на пост премьер-министра Великобритании и смертельный приговор, вынесенный иранскому шаху, и была даже рада условиться о встрече со мной.
— Ты думаешь о том, что случилось ночью? — спросил я.
— Ночью? — переспросила Мод. Она задумалась, и выражение ее лица свидетельствовало о том, что она меня не понимает.
— О том, что мы переспали…
— Что?!
Мод рассмеялась. Потом вздохнула, и вздох этот означал: «Что за чушь?» Ни один мускул не дрогнул у нее на лице, оно так и осталось непроницаемым; Мод смотрела на меня как на полного идиота.
— Прости… — сказал я. — Это я так, просто предположил.
Дурацкое предположение, которое было сразу же, без обсуждения, отброшено в сторону. Возможно, это было сделано для того, чтобы предоставить отверженному возможность избежать требований, ожиданий и последствий, поскольку случившееся рассматривалось как пустяк, может быть, даже ошибка, о которой следует просто забыть. Или, наоборот, произошедшее казалось настолько важным и незаурядным, стоило стольких сил, что давало право отрицать и высмеивать. Неважно, что из этого было правдой, — влюбленный готов был легко снести и то и другое.
— Господи, — сказала она. — Я не хочу завтракать, потому что я беременна.
Сказав это, она завопила от ужаса — через открытое окно в кухню запрыгнул кот Спинкс. Я не видел его уже давно. В жаркие дни крытая железом крыша была, видимо, слишком горячей, но теперь, после прохладной ночи, по ней снова можно было ходить.
Поймав на себе мой взгляд, кот тут же замурлыкал. Ему досталась целая миска сардин с нашего стола. К тому времени, когда он опустошил и вылизал миску, Мод уже ушла.
Пока все в доме спят, я люблю, независимо от погоды и времени года, выйти во двор и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы почувствовать аромат травы и раннего цветения — весной, роз и жимолости — летом, а осенью — легкий запах гниения и дыхание первых холодов; зима пахнет по-своему — морозом, льдом и снегом. Если небо ясное, я смотрю на звезды, слежу, не задерживаются ли авиарейсы, отмечаю про себя, где находится луна. Я слушаю то, что можно услышать, — соловья, клокочущие песни квакш на пруду за дорогой, стук копыт напуганной косули, которая проносится через поле, блеяние овцы или гул моря — почти не прекращающийся при северном ветре рокот. Прохлада ночного воздуха приносит с собой ясность и остроту восприятия, без которых усвоить все эти ощущения просто невозможно. Но иногда, в особых случаях, мне кажется, что в такие минуты я обретаю себя. Надев деревянные башмаки, я по привычке обхожу двор, как старый сторожевой пес, смотрю по сторонам, быть может, слегка рассеянно, мысли мои далеко, меня занимают задачи, проблемы — все то, что придает человеку отсутствующий вид, и прежде чем голова моя окончательно проясняется от свежего воздуха, у меня рождается неверная ассоциация — я слышу шум моря и, не успев осознать это, констатирую про себя, что «несмотря на поздний час, на трассе много машин…» Шум моря можно по ошибке принять за шум проходящей рядом трассы. Дом, где я вырос, стоял как раз неподалеку от шоссе, я привык к шуму моторов и шелесту шин, и видимо ассоциация эта будет возникать у меня в голове всегда, стоит только настоящему, сиюминутному потерять власть над моими чувствами. Но развеять заблуждения привычки легко — достаточно лишь мотыльку в фонаре взмахнуть крыльями.