Сейчас он стоял передо мной, облаченный в костюм для игры в гольф, и меньше всего производил впечатление человека сердитого. Супруга и дочь были одеты соответствующе. В те годы гольф все еще оставался спортом для людей состоятельных, джинсы были запрещены, во «Врене» не позволяли играть даже в шортах. Предпочтение отдавалось костюмам в клетку. В клетку нарядился и Франсен — с головы до пят. С таким клетчатым человеком невозможно подраться — даже враждебные чувства невозможно испытывать к тому, кто выглядит так, будто запутался в веселеньком покрывале. Хочется просто обнять парня и сказать: «Ну ты попал, старина!»
— Здорово, боец! — Его голос прозвучал так дружелюбно, что я подумал, уж не обознался ли он.
Франсен даже ударил меня по животу перчаткой для гольфа. Он не собирался выяснять отношения и заводить разговор о моей неудаче и о деньгах, что я задолжал ему и его издательству.
— Решил смочить горло?
— Нет, — ответил я. — Сегодня только для членов клуба.
Франсен пропустил мой ответ мимо ушей. Его мучила жажда.
— Рокс!
— Он занят, — сказал я.
Но Рокс вышел, и Франсен угостил меня пивом. Его клетчатая супруга и не менее клетчатая дочь уселись в кресла неподалеку. Выглядели они довольно жалко, можно было подумать, что они оказались здесь не по собственной воле. Франсен отнес им две бутылки минеральной воды и наполнил для них бокалы — либо он был таким предупредительным, либо они настолько обессилели и пали духом, что не могли сделать этого сами. Дамы показались мне еще более клетчатыми в сравнении с Франсеном. Чем дольше я смотрел на него, тем легче он справлялся со своей клеткой. Он вернулся к стойке, и, поскольку говорил он исключительно о гольфе и ни словом не обмолвился о литературе, мне и по сей день кажется, что он принял меня за другого. Тогда, в любом случае, мне было ни к чему разубеждать его в этом. Благодаря появлению Франсена в баре, Рокс начал обслуживать своих клиентов и, тем самым, не дал мне уйти из клуба. Вот что имело решающее значение в тот вечер и повлияло, без преувеличения, на всю мою жизнь.
Праздник был организован только для членов клуба, но, поскольку я входил в состав обслуживающего персонала, то и мне тоже перепало с дюжину шведских раков. Вместе с посудомойкой-югославом мы ели их на кухне. Он был неразговорчивым по натуре, и переезд в Швецию никак его не изменил; он любил раков и ел их очень аккуратно, уделяя отдельное внимание каждой конечности. Мы чавкали, молчали и время от времени чокались рюмками, которые быстро заляпали жирными пальцами. Гости собрались на открытой террасе ресторана, и скоро до нас донеслась первая песня. Для застолья приготовили целый сборник песен, которые гостям предстояло орать весь вечер. Местная традиция видимо предписывала начать не с «Пей до дна», а с ее варианта — «Впереди!».[14] Мы с югославом сидели за маленьким столом на кухне и наслаждались угощением в тишине так, словно сговорились не обращать внимания на весь этот шум, не слышать ни звука из того, что происходит в ресторане. По сути, из вежливости к гостям.
Я сидел спиной к двери, ведущей в зал, и не увидел, как она открылась, зато услышал стук разъяренных каблуков по каменному полу кухни. Я заметил, что югослав сопровождает кого-то взглядом — его глаза следили за тем, чьи разъяренные шаги направлялись в нашу сторону. Я обернулся и увидел Мод. Она остановилась возле нашего столика, посмотрела на меня в упор и сказала:
— Ублюдок…
Прошло два месяца с тех пор, как мы разговаривали друг с другом последний раз, в то утро на Хурнсгатан. Мы уставились друг на друга — она злобно, я скорее удивленно. Я не ожидал увидеть ее здесь. Ведь она порвала с прошлым, и гольфом не интересовалась. В этом клубе Мод появлялась только в сопровождении Вильгельма Стернера, но отношения с ним она, по собственному утверждению, давно разорвала. Я просто-напросто не желал ее здесь видеть. И уж точно не ей было упрекать меня — ее появление здесь означало, что она возобновила связь со Стернером. Но я сидел, а она стояла, и поэтому нападала она.
14
В гольфе криком «Впереди!»