Гослер отменно знает свой корабль и каждое его движение ощущает, упершись ногами в раскачивающуюся палубу.
— На румб зюйд-вест!
Два вахтенных рулевых «добрых» матроса слушают только капитана, в крайнем случае вахтенного мичмана. Они ловко перебирают рукоятки штурвала. За их плечами десятки кампаний. Каждую навигацию они у штурвала. Меняются командиры на кораблях, а «добрый» матрос уверенно удерживает судно на заданном румбе.
На то они и «добрые», такое звание может заслужить матрос только после пяти лет службы.
В эту кампанию они старательно следят за компасом. Сам государь нет-нет да посматривает на них. На его лице улыбка. Значит, все в порядке. Но сейчас Петр лишь мельком бросает взгляд на рулевых у штурвала. Все его внимание эскадре. Как-то нынче снимутся с якорей? Теперь он флагман эскадры. Контр-адмирал Петр Михайлов за все в ответе.
Десять дней назад на его глазах эскадра выбирала якоря на Котлинском рейде. В ясную погоду, при легком волнении больше половины судов «партачили». Одни медлили с подъемом якорей, мешали соседям. Другие, снявшись с якоря, не успевали вовремя поставить паруеа, дрейфовали, наваливались на соседей, ломали рангоут, цеплялись вантами, третьи неуклюже маневрировали, касались грунта…
Под началом флагмана девять линейных кораблей, пять фрегатов, четверка шняв. Каждого командира Петр знает доподлинно.
Все они иноземцы. На «Полтаве» — Шелтинг, «Святым Антонием» командует фон Гофт, «Ригой» — Кроненбург. Фиш, Беземакер, Ван, Вессель, Беккер. Всех враз не пересчитаешь. С каждым из них, прежде чем нанимать на службу, Петр обстоятельно не раз беседовал. Старался выведать подноготную. Одни приехали с рекомендацией, другие — прослышав про хорошее жалованье, третьи искали приключений. Кого-то сразу отваживал, давал поворот от ворот, но с большинством подписывал контракт. Да разве все выведаешь! Только в деле, в общении с экипажем, в море определишь, кто на что способен. Да и негодных не враз прогонишь, менять-то некем. Своих, доморощенных, раз-два и обчелся. Наум, да Иван, да вона Муханов Ипатка. Не уступит им Конон Зотов, хотя и молод…
Вот и сейчас полная бордель, кто в лес, кто по дрова. Немного лучше, чем прежде. И все же мало чем отличается от котлинской неразберихи.
Два часа снималась эскадра с якоря, еще пару часов вытягивалась в кильватерную колонну, согласно ордеру, полученному накануне от флагмана.
Но вот и первые радости новоиспеченного флагмана. На выходе из Выборгского залива, обгоняя эскадру, вперед устремились фрегаты. На головном, «Святом Павле», командир отряда Петр Бредаль. Один из толковых капитанов. Петр поручил ему важное дело — дозорную службу на случай встречи с неприятелем. Отсалютовав флагману, юркие, быстроходные фрегаты устремились к горизонту.
Глядя, как пенились волны за кормой фрегатов, царь невольно припоминал, как десять с лишним лет назад Крюйс вызвал из Голландии своего земляка-норвежца Петра Бредаля. Начинал службу унтер-лейтенантом в гребном флоте, дошел нынче до капитанов. Не раз хвалил его Апраксин, отличился при штурме Выборга. Находчивости и отваги ему не занимать. Другим опытным капитанам есть чему у него поучиться…
Думы перенеслись на вчерашний разговор с Апраксиным после консилии военного совета. Задержав его, Петр уединился с генерал-адмиралом в каюте. Пока денщик накрывал стол, Петр с досадой проговорил:
— Прошлой осенью не удалось Змаевичу разведать проходы шхерами от Твермине к Гангуту и далее. Наказывал я ему обстоятельно сыскать самый береговой, а не к морю лежащий фарватер. Наставлял
смотреть плесы, где парусным кораблям, шведам, сподручно располагаться, прошнырять шхерами, прижимаясь к берегу. — Петр огорченно развел руками: — Одначе Лилье нас удалось провести, шведы так и не подпустили Змаевича. Ушли к себе, когда убедились, что наши галеры укрылись на зимней стоянке. А зря. Нынче бы и карты нам в руки.
Апраксин, как всегда, внимательно слушал своего бывшего подопечного. Состоял он четверть века назад стольником при малолетнем царе.
В неудаче прошлогоднего поиска он не винил Змаевича, тот сделал все, что мог.
— Змаевич никак не мог пробраться к Гангуту, — пояснил Апраксин. — Лилье-то занял позицию поперек выхода у Твермине. А там проходу шхерами нет.
Царь сам разлил вино по бокалам, чокнулись, выпили перед обедом, закусили. Молчание прервал Апраксин:
— Мне всю дорогу думки про Гангут не раз приходили на ум. Так я мыслю, Петр Лексеич, шведы нас превосходят в парусах по всем статьям, надобно, значится, нам исхитриться. Самое верное было бы, ежели корабельный наш флот задрался, выманил бы шведа на какое время от Гангута. Тогда мои галеры без опаски проскочат шхерами к Або. — Апраксин помолчал, отпил вина и продолжал: — Другое дело, по бережку подобраться моими солдатами до самого мыса и там батареи возвести. Глядишь, отпугнем шведа от бережка и проскочим — опять же галерами. Одна здесь закавыка: пушки надобны дальнобойные, а у меня четырех- и шестифунтовые на галерах.
Петр почесал затылок, ухмыльнулся: «Что значит свой человек! Федор Матвеевич не за страх, а за совесть службу правит». Но оказалось, что Апраксин еще не выговорился, припас еще одну задумку:
— У нас в Финикусе, Петр Лексеич, приметил я, жарким летом безветрие частенько на море, штилеет…
— Ну-ну, што с того? — неторопливо перебил Петр.
В голубых глазах Апраксина заискрились хитринки:
— Швед-то перед нами силен парусными корабликами. А ну на море штиль? Он нам на руку. Галеры мои да скампавеи за час-другой обойдут ту эскадру с моря, штоб пушки не достали. А там поминай как звали…
«Черт тя побери, — обрадовался Петр, — ведь все верно, без подвоха».
Проводив Апраксина, царь еще долго перебирал все сказанное генерал-адмиралом…
Посматривая за корму, флагман следил и за впереди идущим авангардом Шелтинга. Перед выходом он предупредил командира авангарда:
— Неча время терять, нам школить надобно капитанов. В походе почнем перестроения налаживать разные. Для начала маневр фронтом. Сколь мне известно, Крюйс вам морские науки не преподносил на практике. А ежели завтра в море с неприятелем стыкнемся?
Когда эскадра вышла на простор, флагман распорядился: кораблям сомкнуть строй, сойтись на один-два кабельтова, подобрать паруса, эскадре лечь в дрейф, капитанам прибыть на «Святую Екатерину». Прежде обычно Крюйс тоже иногда приостанавливал движение и приглашал флагманов и симпатичных ему командиров на флагманский корабль, разделить трапезу с адмиралом.
В этот раз все обернулось иначе. Задымив трубкой, контр-адмирал Петр Михайлов поднимал то одного, то другого капитана и устраивал разнос. Крут был царь в минуты гнева. Накопилось у него немало горечи со времени выхода с Котлинского рейда. Все прорехи провинившихся попомнил флагман. Похвалил поначалу лишь трех капитанов — Шелтинга, Гослера и Бредаля. Остальных распекал, не стесняясь на крепкие словечки:
— Ведомо вам, что Крюйс прежде экзерцициями пренебрегал. Потому и поплатился. Сие дело есть великой важности. — Петр схватил зубами потухшую трубку, зачмокал губами. — Вперед буду свидетельствовать, и ежели худо станете править, то так и жалованье вам по расчету не всякому будет плачено. Ибо не добро есть брать серебро, а дела делать свинцовые.
Тыкая трубкой в капитанов, поднимал вспотевших от волнения иноземцев с красными от переживаний физиономиями. Одних упрекал за неправильные действия при маневрах, других распекал за ротозейство при сигналах флагмана, третьим ставил в вину худую выучку экипажей…
Молча, с виноватым видом провинившихся школьников спускались в подходившие к трапу шлюпки капитаны, отдавая честь Андреевскому флагу, трепетавшему на гафеле. Так же молча хмурились по пути на свои корабли. Царь дал взбучку справедливо, но у многих в экипажах не хватало до трети мачтовых матросов и пушкарей-канониров. Почти на каждом судне был некомплект офицеров. Вахту несли через очередь. Но все капитаны об этом умолчали, знали, что жалобы распалят шаутбенахта еще больше.