Выбрать главу

Затем, спустя два года, пришла беда: в более спокойной атмосфере, установившейся к тому времени, апелляционный суд, не испытывавший теперь такого давления со стороны общественности, решил пересмотреть приговор по делу Токка. Пацци вызвали домой для дополнительного расследования. Бывшие коллеги, которых он обошел, уже точили на него ножи.

Апелляционный суд отменил решение по делу Токка и вынес частное определение в адрес Пацци, отметив, что, по мнению суда, улики были им сфабрикованы.

Высокопоставленные чиновники, кто раньше его поддерживал, тут же бежали от него прочь, как от зачумленного. Он по-прежнему оставался важным лицом в Квестуре, но на нем уже лежало клеймо неудачника, и об этом было теперь извест-но всем. Итальянское правительство действует медленно, но топор должен был упасть уже очень скоро.

ГЛАВА 19

Именно в это ужасное время, когда Пацци вот-вот ожидал удара топора, он впервые увидел человека, известного среди ученых мужей Флоренции как доктор Фелл…

Ринальдо Пацци поднимался по лестницам Палаццо Веккьo, выполняя очередное мелкое поручение – таких немало теперь находили для него его бывшие подчиненные в Квестуре, наслаждаясь падением своего начальника. Взбираясь все выше вдоль расписанных фресками стен, Пацци видел только носки собственных ботинок на истертых ступенях, а вовсе не окружающие его чудесные произведения искусства. Пятьсот лет назад его предка, истекающего кровью, тащили наверх по этим же ступеням.

На последней лестничной площадке он распрямил плечи, как подобает человеку его положения, и заставил себя смотреть прямо в глаза изображенным на фресках людям, многие из которых приходились ему родственниками. Он уже слышал доносившиеся из расположенного выше Салона Лилий голоса спорящих – там собрались на совместное заседание директора Галереи Уффици и члены Комиссии по изящным искусствам.

Сегодня дело у Пацци было такое: недавно пропал без вести многолетний куратор Палаццо Каппони. Многие полагали, что старичок просто сбежал с женщиной или с чьими-нибудь деньгами. Или и с тем, и с другим. Он не являлся на ежемесячные заседания Комиссии в Палаццо Веккьо в течение четырех месяцев.

Пацци направили, чтобы продолжить расследование. И главный следователь Пацци, тот самый, который после взрыва возле музея читал суровые лекции по безопасности этим же серолицым директорам Галереи Уффици и соперничающим с ними членам Комиссии по изящным искусствам, теперь должен был предстать перед ними в нынешнем своем униженном положении, чтобы просить их ответить на вопросы об интимной стороне жизни исчезнувшего куратора. Никакого особого восторга в связи с этими расспросами он не испытывал.

Совместное заседание двух комитетов было всегда заполнено сварами и взаимными выпадами и уколами – их члены годами не могли договориться даже о месте проведения своих встреч, поскольку ни одна из сторон не желала заседать в помещении другой. Поэтому они и встречались в великолепном Салоне Лилий в Палаццо Веккьо, причем каждый член и того и другого комитета полагал, что это прекрасное помещение соответствует именно его величию и значению. И, проведя здесь заседание один раз, они уже отказывались встречаться где-либо еще, несмотря на то, что в Палаццо Веккью проходил один из бесчисленных ремонтов и повсюду стояли леса, висели защитные занавеси и валялись инструменты.

В холле перед входом в Салон Пацци встретил профессора Риччи, своего старого школьного приятеля. Тот пытался справиться с приступом чихания от висящей в воздухе пыли. Наконец он достаточно пришел в себя и обратил свои слезящиеся глаза в сторону Пацци.

– La solita arringa, – произнес Риччи. – Как обычно, они спорят. Tы по поводу пропавшего куратора? Они передрались из-за его места. Сольято желает посадить туда своего племянника. А остальных вполне устраивает временный куратор, которого они назначили месяц назад, доктор Фелл. Они решили еще сделать его постоянным.

Пацци покинул своего приятеля, пока тот шарил по карманам в поисках очередного платка, и вошел в исторический Салон с потолком, расписанным золотыми лилиями. Висящие на стенах гобелены глушили шум.

Выступал известный своим непотизмом Сольято, причем говорил он очень громко.

– Переписка семейства Каппони восходит к тринадцатому веку. Доктор Фелл может держать в своей руке, в руке не-итальянца, записку от самого Данте Алигьери. Поймет ли он, что это такое? Думаю, нет. Вы проверили его на знание средневекового итальянского языка, и я не стану отрицать, что он знает его превосходно. Превосходно – для straniero. Но знает ли он людей Флоренции периода Проторенессанса? Думаю, нет. А что, если в библиотеке Каппони ему попадется, например, письмо от Гвидо де Кавальканти? Поймет ли он, от кого это письмо? Думаю, нет. Что вы можете сказать на это, доктор Фелл?

Ринальдо Пацци оглядел комнату, но не увидел никого, в ком узнал бы доктора Фелла, а ведь он всего час назад смотрел на фотографию этого человека. А не увидел он доктора Фелла потому, что доктор не сидел вместе с остальными. Пацци сначала услышал его голос и уже потом заметил его самого.

Доктор Фелл неподвижно стоял возле огромной бронзовой скульптуры Донателло «Юдифь и Олоферн», повернувшись спиной к выступавшему и ко всем остальным. Он заговорил, не поворачиваясь, и было трудно определить, от какой именно фигуры исходят слова – от Юдифи, подъявшей меч и готовой нанести удар пьяному царю, от Олоферна, которого она схватила за волосы, или от доктора Фелла, небольшого роста, холеного и недвижимого рядом с бронзовыми фигурами работы Донателло. Его голос прорезал царивший вокруг шум, как лазер пронзает дымовую завесу, и вконец перессорившиеся ученые мужи замолкли.

– Кавальканти публично ответил на первый сонет Данте, опубликованный в книге «La Vita Nuova», в которой поэт описывает, как он увидел во сне Беатриче Портинари, – произнес доктор Фелл. – Возможно, Кавальканти и в частном порядке высказывал свое мнение о сонетах Данте. Если он писал кому-то из Каппони, то это наверняка был Андреа, он был более образован, чем его братья. – Доктор Фелл повернулся наконец лицом к собравшимся, сам выбрав для этого момент после паузы, неудобной для остальных, но отнюдь не для него. – Вы помните первый сонет Данте, профессор Сольято? Помните? Он произвел огромное впечатление на Кавальканти, и его стоит послушать. В нем, в частности, говорится:

Уж треть часов, когда дано планетам

Сиять сильнее, путь свершили свой,

Когда Любовь предстала предо мной

Такой, что страшно вспомнить мне об этом.

В веселье шла Любовь; и на ладони

Мое держала сердце; а в руках

Несла мадонну, спящую смиренно;

И пробудив, дала вкусить мадонне

От сердца – и вкушала та смятенно.

Потом Любовь исчезла, вся в слезах.

Только вслушайтесь, как он пользуется итальянским простонародным языком, который он сам назвал «vulgari eloquentia», «народная речь»:

Allegro mi sembrava Amor tenendo

Meo core in mano, e ne le braccia avea

Madonna involta in un drappo dormendo.

Poi la svegliava, e d'esto core ardendo

Lei paventosa umilmente pascea

Appreso gir lo ne vedea piangendo.

Даже самые придирчивые флорентийцы не смогли устоять перед стихами Данте, чеканный звук которых в четком тосканском произношении доктора Фелла эхом отражался от украшенных фресками стен. Сперва аплодисменты, затем влажные глаза и возгласы шумного одобрения – и члены обоих комитетов утвердили доктора Фелла в должности куратора Палаццо Каппони, оставив Сольято кипеть от злости. Если победа и доставила доктору удовольствие, Пацци этого не заметил, поскольку тот опять отвернулся. Но Сольято еще не все высказал.

– Если он такой специалист по Данте, пусть читает лекции по Данте, пусть выступит перед членами Studiolo! – Сольято угрожающе прошипел слово «Studiolo», словно это была сама инквизиция. – Пусть выступит перед ними без подготовки, экспромтом, в следующую пятницу, если он в состоянии это сделать!

Студиоло, названная так в честь отдельного кабинета богато отделанного, представляла собой небольшую группу ученых, яростных спорщиков, порушивших уже не одну академическую репутацию; члены группы часто заседали в Палаццо Веккьо. Подготовка к выступлению перед ними считалась тяжелейшей задачей, а само выступление – крайне опасным предприятием. Дядюшка Сольято поддержал предложение, а шурин Сольято предложил провести голосование, результаты которого занесла в протокол его сестра. Предложение было принято. Назначение доктора Фелла состоялось, но чтобы сохранить за собой эту должность, он был удовлетворить членов Студиоло.