Нет, здесь неудобно. Приемы Ромулы предназначены для работы на улице. Там она была у всех на виду и в том положении, когда любой преступник не станет ее опасаться. Она совсем не тот человек, от которого доктор стал бы убегать. Нет. Если доктор ее схватит, он ее передаст церковному сторожу, и Пацци сможет вмешаться позже.
Но ведь он сумасшедший! Что, если он ее убьет? Что, если он убьет ребенка? Пацци мучили и еще два вопроса. Стоит ли ему самому бросаться на доктора, если ситуация будет смертельно опасной? Да. Способен ли он допустить риск легкого ранения Ромулы и ее ребенка, чтобы заполучить вожделенную сумму? Да.
Придется просто подождать, пока доктор Фелл снимет перчатки и отправится перекусить. Пока они ходили взад-вперед по поперечному нефу, у Пацци и Ромулы была возможность пошептаться. Тут Пацци заметил в толпе знакомое лицо.
– Кто это за тобой таскается, Ромула? Лучше скажи мне. Я видел этого типа в тюрьме.
– Это мой друг. Он поможет мне, если удирать придется. Он ничего не знает. Ничего. Для вас же лучше – не придется самому пачкаться.
Чтобы как-то убить время, они помолились в нескольких капеллах церкви. Ромула что-то шептала на языке, которого Ринальдо не понимал, а у самого Пацци был огромный список того, что он вымаливал у Господа, в частности, дом на берегу Чесапикского залива и еще кое-что, о чем в церкви не следует даже думать.
Нежные голоса распевающегося хора заглушают общий шум.
Удар колокола, пора закрывать церковь. Вышли церковные сторожа, гремя ключами и собираясь опоражнивать контейнеры с монетами.
Доктор Фелл оторвался от своих трудов и вышел из-за «Пьеты» Андреотти, снял перчатки и надел пиджак. Большая группа японцев, столпившаяся возле этой святыни и уже истратившая все монеты, еще не понимала, что пора уходить.
Пацци кивнул Ромуле – он мог этого и не делать. Она и сама знала, что сейчас самое время. И поцеловала в головку младенца, лежавшего на ее деревянной руке.
Доктор уже шел навстречу. Толпа заставит его пройти рядом с нею. Тремя стремительными шагами она приблизилась к нему, подняв руку, чтобы отвлечь его внимание, поцеловала пальцы и уже приготовилась запечатлеть поцелуй на его щеке, скрытая под одеждой вторая рука наготове, чтобы проделать «щипок».
Тут вспыхнули лампы – кто-то в толпе все же обнаружил у себя еще одну монету в двести лир – и в тот момент, когда Ромула коснулась доктора Фелла и заглянула ему в глаза, она вдруг почувствовала, как ее втягивают в себя его красные зрачки, ощутила внутри огромную ледяную пустоту, от которой сердце бешено заколотилось о ребра, ее рука метнулась в сторону от его лица, чтобы прикрыть личико ребенка, и она услышала собственные слова: «Perdonami! Perdonami, signore!», потом повернулась и побежала прочь, а доктор долгую минуту смотрел ей вслед, пока не погас свет и пока он снова не превратился в темный силуэт на фоне горящих в капелле свечей, а затем быстрыми, легкими шагами двинулся своей дорогой.
Пацци, бледный от ярости, догнал Ромулу возле чаши для святой воды, к которой она прислонилась, непрестанно омывая головку ребенка святой водой, промывая ему глаза на тот случай, если он успел глянуть на доктора Фелла. Жуткие проклятья замерли у него на губах, когда он увидел ее искаженное ужасом лицо.
Глаза ее во мраке выглядели просто огромными.
– Это Дьявол! – произнесла она. – Шайтан, сын Мрака! Теперь я точно знаю!
– Да я тебя обратно в тюрьму упеку! – прошипел Пацци.
Ромула посмотрела на личико ребенка и вздохнула. Вздох, прямо как на бойне перед закланием, такой глубокий и безнадежный, что страшно было слышать. Она сняла с руки широкий серебряный браслет и омыла его в святой воде.
– Пока еще рановато, – сказала она.
ГЛАВА 27
Если бы Ринальдо Пацци решил исполнить свой долг офицера полиции, он мог бы задержать доктора Фелла и очень быстро выяснить, является ли он Ганнибалом Лектером. В течение получаса он мог бы получить ордер на арест доктора Фелла прямо в Палаццо Каппони, и никакие системы охранной сигнализации дворца ему бы не помешали. Своей собственной властью он мог бы держать доктора Фелла в предварительном заключении без предъявления обвинений достаточно долго, чтобы выяснить его личность.
Снятие отпечатков пальцев в Квестуре помогло бы всего за десять минут точно установить, что доктор Фелл – это Ганнибал Лектер. А сравнительный анализ ДНК подтвердил бы его идентификацию окончательно.
Но теперь все это было для Пацци недоступно. Раз он решил продать доктора Фелла, полицейский превратился в охотника за наградой, одиночку вне закона. Даже осведомители из числа уголовников, которых он держал в кулаке, ныне были бесполезны, поскольку могли «осведомить» полицию о самом Пацци.
Бесконечные отсрочки бесили Пацци, но он был настроен решительно. Он все равно заставит этих проклятых цыган…
– А Ньокко мог бы это сделать вместо тебя, Ромула? Можешь его разыскать?
Они сидели в гостиной квартиры на Виа де Барди, напротив Палаццо Каппони. Прошло уже двенадцать часов после неудачи в церкви Санта Кроче. Низко стоящая настольная лампа освещала комнату только до высоты пояса. Черные глаза Пацци блестели в полумраке выше освещенного пространства.
– Я и сама все сделаю, только без ребенка, – ответила Ромула. – Только вам надо…
– Нет. Нельзя допустить, чтоб он увидел тебя во второй раз. Так сможет Ньокко это сделать?
Ромула сидела, наклонившись вперед, над коленями, закрытыми ярким длинным платьем, ее полные груди касались бедер, а голова почти доставала до колен. Деревянная рука валялась на стуле. В углу сидела пожилая цыганка, наверное, тетка Ромулы, и держала на руках ребенка. Шторы были задернуты. Выглядывая наружу сквозь узенькую щелочку, Пацци видел слабый свет в одном из верхних окон Палаццо Каппони.
– Я все могу сделать сама. Я могу изменить внешность, и он меня не узнает. Я могу…
– Нет.
– Тогда это может сделать Эсмеральда.
– Нет. – На этот раз голос донесся из угла: это впервые заговорила старшая цыганка. – Я буду заботиться о твоем ребенке, Ромула, пока не умру. Но ни за что не прикоснусь к Шайтану.
Пацци едва понимал ее итальянский.
– Сядь прямо, Ромула, – приказал Пацци. – Посмотри мне в глаза. Может Ньокко сделать это вместо тебя? Учти, я сегодня же отправлю тебя обратно в тюрьму Солличано. Тебе еще три месяца сидеть. Возможно также, что в следующий раз, когда ты достанешь деньги и сигареты из пеленок, тебя поймают… Я мог бы устроить тебе еще шесть месяцев за это, тогда, в прошлый раз. Я могу добиться, чтобы тебя лишили материнских прав. Тогда твоего ребенка заберет государство. Но если я получу отпечатки пальцев, тебя выпустят, ты получишь два миллиона лир и твое уголовное дело исчезнет, а я помогу тебе получить австралийскую визу. Так сделает это Ньокко вместо тебя?
Она не отвечала.
– Ты можешь найти Ньокко? – Пацци сердито фыркнул. – Senti, давай, собирай вещички. Свою фальшивую руку получишь со склада через три месяца или вообще в будущем году. Твое чадо отправится в приют. Оно там прекрасно проживет без тебя – старуха может его навещать.
– ОНО? Как вы можете называть моего ребенка ОНО, коммендаторе?! У него же имя есть! Его зовут… – Она замотала головой, не желая называть имя ребенка такому человеку. Потом закрыла лицо руками, кожей ощущая, как бьется пульс и как дрожат руки, и произнесла сквозь пальцы: – Хорошо, я найду его.
– Где?
– На Пьяцца Санто Спирито, возле фонтана. Там вечерами разводят костер и кто-нибудь приносит вино…
– Я пойду с тобой.
– Лучше не надо. Вы ж его засветите. У вас остается Эсмеральда и ребенок, куда я денусь? Все равно сюда вернусь.
Пьяцца Санто Спирито, красивая площадь на левом берегу Арно, ночью выглядит жалко, церковь в столь поздний час темна и заперта на замок, из набитой людьми траттории «Касалинга» доносятся шум и запахи горячей пищи.
Возле фонтана горит небольшой костер, звучит цыганская гитара, исполнитель демонстрирует больше энтузиазма, нежели таланта. Среди толпы цыган один совсем неплохо исполняет fado. Как только певец заявляет о себе, его тут же выталкивают вперед и поощряют вином из нескольких бутылок. Он начинает с песни о судьбе, но его перебивают, требуя чего-нибудь повеселее.