Жадность и самоубийство путем повешения связаны между собой в уме человека античных времен и средневековья. Св. Иероним, например, указывет, что само прозвище Иуды Искариот – означает «деньги» или «цена». Правда, Отец Ориген полагает, что слово «Искариот» происходит от древнееврейского «от удушения» и что его имя, таким образом, означает «Иуда Удавленник».
Доктор Лектер поднял глаза и взглянул со своего подиума через головы зрителей на входную дверь.
– А-а, коммендаторе Пацци, добро пожаловать. Поскольку вы рядом с дверью, не будете ли вы любезны уменьшить освещение? Вам это тоже будет интересно, коммендаторе, ведь в аду у Данте уже имеются двое из рода Пацци… – Профессора-члены Studiolo дружно засмеялись, словно закаркали. – Там находится Камисьон де Пацци, который убил своего родственника, и он ожидает прибытия еще одного Пацци – не вас, конечно, а другого, Карлино, который будет помещен в аду еще ниже – за измену и предательство дела белых гвельфов, той партии, к которой принадлежал и сам Данте.
Маленькая летучая мышь влетела в открытое окно и сделала несколько кругов по комнате над головами профессоров – дело в Тоскане вполне обычное, так что никто не обратил на нее внимания.
Доктор Лектер вновь заговорил назидательным тоном:
– Итак, жадность и смерть путем повешения, как я уже сказал, со времен античности были тесно связаны друг с другом – этот сюжет встречается в произведениях искусства сплошь и рядом. – Доктор Лектер нажал на кнопку пульта, который держал в руке, и проектор включился, а на закрывающем стену холсте появилось изображение. За ним быстро последовали другие.
– Вот самое раннее из известных изображений распятия Христа, вырезанное на галльской шкатулке из слоновой кости примерно в 400 году от Рождества Христова. Здесь также изображена смерть повесившегося Иуды – его лицо задрано вверх, к тому суку, на котором он висит. И вот здесь, на раке из Милана, это четвертый век, и на диптихе из слоновой кости девятого века – повесившийся Иуда. И он тоже смотрит вверх.
Маленькая летучая мышь мелькнула на экране, гоняясь за жучками.
– На этой дверной панели из кафедрального собора Беневенто мы также видим Иуду с выпущенными наружу внутренностями, как его описал св.Лука, сам врач, в «Деяниях апостолов». Здесь он висит, на него наседают гарпии, а в небе видна луна в виде лица Каина; а вот здесь, посмотрите, он изображен вашим соотечественником Джотто, тоже с выпущенными наружу внутренностями.
И последний снимок, вот он, это иллюстрация к изданию «Ада» XV века – тело Пьера делла Винья висит на кровоточащем дереве. Нет нужды снова проводить параллель между ним и Иудой Искариотом, она и так очевидна.
Но Данте обходился без готовых иллюстраций: гений Данте в том и проявился, что он заставил Пьера делла Винья, уже попавшего в ад, говорить короткими, напряженными, шипящими и свистящими звуками, сибилянтами, как будто он все еще висит в петле. Прислушайтесь к тому, как он описывает, как его мертвое тело вместе с другими проклятыми тащат, чтобы повесить на покрытом шипами дереве:
Surge in vermena e in pianta silvestra:
l'Arpie, pascendo poi de le sue foglie,
fanno dolore, e al dolor fenestra.
Обычно бледное лицо доктора Лектера возбужденно пламенеет, когда он цитирует членам Studiolo булькающие, задыхающиеся слова умирающего Пьера делла Винья, и он нажимает и нажимает кнопку пульта, и изображения Пьера делла Винья и Иуды с кишками наружу сменяют и сменяют друг друга на затягивающем стену холсте.
Сome l'altre verrem per nostre spoglie,
ma non per ?o ch'alcuna sen rivesta,
ch ?e non ?e giusto aver cio ch'om si toglie.
Qui le strascineremo, e per la mesta
selva saranno i nostri corpi appesi,
ciascuno al prun de l'ombra sua molesta.
Таким образом, Данте напоминает – с помощью звуков – о смерти Пьера делла Винья и видит в ней смерть Иуды, поскольку это смерть за одни и те же преступления – жадность и предательство.
Ахитофел, Иуда и ваш соотечественник Пьер делла Винья. Жадность, повешение, самоуничтожение, причем жадность считается таким же самоуничтожением, самоубийством, как и повешение. А что говорит анонимный самоубийца-флорентиец в конце этой же песни?
Io fei gibetto a me de le mie case.
В следующий раз, возможно, мы обсудим комментарии сына Данте, Пьетро. Трудно в это поверить, но он – единственный из всех ранних комментаторов песни XIII, который связывает между собой Пьера делла Винья и Иуду. Мне также представляется интересным затронуть тему «загрызания», как ее преподносит Данте. Например, граф Уголино грызет затылок архиепископа, Сатана с его тремя лицами грызет одновременно Иуду, Брута и Кассия. И все они – предатели, как Пьер делла Винья.
На этом позвольте закончить. Благодарю за внимание.
Ученые принялись с энтузиазмом аплодировать, мягкими и как бы пропыленнными ладонями, а доктор Лектер, оставив свет приглушенным, стал прощаться с ними, с каждым отдельно, называя их по именам, но держа книги в обеих руках, чтобы не пришлось пожимать им руки. Выходя из затемненного Салона Лилий, они, казалось, уносили с собой колдовство и магию услышанной лекции.
Оставшись теперь одни в огромном помещении, доктор Лектер и Ринальдо Пацци могли слышать, что среди ученых, спускавшихся по лестнице вспыхнул спор по поводу этой лекции.
– Как вам кажется, коммендаторе, я сохранил за собой это место?
– Я не ученый, доктор Фелл, однако очевидно, что вы произвели на них сильное впечатление. Если вам это удобно, доктор, я хотел бы сейчас пройти к вам домой и забрать личные вещи вашего предшественника.
– Они занимают два чемодана, коммендаторе, а у вас и так в руках портфель. Вы их хотите сами нести?
– Я вызову патрульную машину к Палаццо Каппони, чтобы они меня забрали. – Пацци был готов настаивать, если это будет необходимо.
– Отлично, – сказал доктор Лектер. – Подождите минуту, мне надо кое-что убрать.
Пацци кивнул и отошел к высокому окну, держа в руке сотовый телефон и не спуская с Лектера глаз.
Пацци мог убедиться, что доктор совершенно спокоен. С нижних этажей доносились звуки злектродрелей.
Пацци набрал номер, и когда Карло Деограциас ответил, произнес в трубку:
– Лаура, amore, я скоро буду дома.
Доктор Лектер собрал с кафедры книги и сложил их в сумку. Потом повернулся к проектору, вентилятор которого еще гудел, а в луче плясали пылинки.
– Мне следовало показать им еще и вот этот снимок. Не понимаю, как это я его пропустил… – Доктор Лектер вставил в проектор еще одно изображение – обнаженного человека, повешенного на укрепленной стене дворца. – Это должно и вас заинтересовать, коммендаторе Пацци. Дайте-ка я поправлю фокус…
Доктор Лектер повозился с аппаратом, а потом подошел к изображению на стене; его силуэт черным выделялся на фоне холста и был таких же размеров, как повешенный.
– Узнаете? Больше увеличить не могу. Вот сюда его укусил архиепископ. И под ним указано его имя.
Пацци не стал приближаться к доктору Лектеру, но подошел ближе к стене и почувствовал какой-то странный химический запах. И решил было, что это какой-то растворитель, который использовали реставраторы.
– Буквы можете разобрать? Там написано «Пацци» и еще довольно грубый стишок. Это ваш предок, Франческо, повешенный на стене Палаццо Веккьо, вот под этими самыми окнами, – сообщил доктор Лектер. Он смотрел прямо в глаза Пацци сквозь разделявший их луч проектора. – Кстати, синьор Пацци, еще одна вещь, связанная с вышесказанным. Должен вам сознаться, я серьезно подумываю о том, чтобы съесть вашу жену.
Доктор Лектер дернул огромное полотно вниз и набросил его на Пацци, Пацци упал, запутываясь в холсте, пытаясь высвободить голову, и сердце его бешено колотилось в груди, а доктор Лектер, мгновенно оказавшись позади него, с невероятной силой зажал его шею взахват и прижал пропитанную эфиром губку к холсту в том месте, где было лицо Пацци.
Ринальдо Пацци отбивался изо всех сил, ноги и руки запутались в холсте, ноги в тряпке – но он все же сумел дотянуться рукой до пистолета, и когда они вместе с доктором покатились по полу, попытался направить свою «беретту» назад под удушающим его полотном; и, уже проваливаясь в крутящийся мрак, он нажал на спуск и прострелил себе бедро…