Солдат с фалькатой в руке проверил большим пальцем, достаточно ли остер меч, удовлетворенно оскалился и перевел взгляд на Бомилькара.
Ганнон решил, что ему придется рискнуть. В противном случае будет слишком поздно. Отбросив в сторону сено, он сел, стараясь не касаться гладиуса.
Иберийцы по-прежнему его не замечали, поэтому он встал и откашлялся.
В следующее мгновение к нему повернулись три изумленных лица, иберийцы замерли, но тут же вытащили оружие и бросились к нему.
– ГАННИБАЛ! – выкрикнул Ганнон так громко, как только мог.
Все трое резко остановились.
– Ганнибал и мой командир! – сказал Ганнон на карфагенском языке. – Вы понимаете?
Двое солдат тупо уставились на него, третий нахмурился и быстро что-то спросил на своем языке.
Ганнон не понял ни слова. Он повторял имя Ганнибала снова и снова, но его попытки не принесли успеха. Подняв вверх мечи, иберийцы двинулись к нему, напомнив о том, какими они могут быть опасными на поле боя. «Не получилось, – устало подумал Ганнон. – Я мертвец».
И тут один из них показал на него и задал новый вопрос.
Ганнон, ничего не понимая, посмотрел вниз, потом на их малиновые туники и на свою красную. Сообразив, в чем дело, он, точно маньяк, принялся размахивать краем туники.
– Да, я командир фаланги! Копейщики из Ливии! Ливийцы!
– Фа… ланга? – повторил один из иберийцев и добавил на карфагенском с сильным акцентом: – Ты из Карфагена?
– Да! Да! – вскричал Ганнон. – Я из Карфагена! И он тоже!
Напряжение отступило, и ветер унес запах смерти. Неожиданно иберийцы дружно заулыбались.
– Карфагеняне! – взревели они. – Ганнибал!
Бомилькара развязали под пространные извинения, и обоим тут же предложили вина. Когда они увидели рану Ганнона, все трое возмущенно заворчали, и один из иберийцев протянул Ганнону кусок чистой тряпки, потребовав, чтобы тот обвязал им шею.
– Лекарь, – твердил он. – Тебе к… лекарю.
– Я знаю, – ответил Ганнон. – Но сначала мне нужно найти отца или братьев.
Ибериец не понял, но, уловив волнение в его голосе, приказал:
– Подожди.
Ганнон с радостью повиновался. Сидя рядом с Бомилькаром и чувствуя, как вино согревает тело, он ощущал себя почти человеком.
– Мы справились, – сказал он. – Спасибо тебе.
Бомилькар улыбнулся.
– Поверить не могу. Я свободен после пяти лет рабства.
– Ты получишь щедрое вознаграждение за то, что сделал для меня, – поклялся Ганнон. – И я всегда буду твоим должником.
Они пожали друг другу руки, закрепляя дружбу.
Вскоре вернулся ибериец, который привел офицера, немного говорившего на карфагенском. Услышав историю Ганнона, тот приказал принести носилки и отправил гонца к Малху.
– Мне нужно сначала увидеть отца, – настаивал Ганнон.
– Ты бледен, как призрак. Он найдет тебя у лекарей, – ответил офицер.
– Нет… – Ганнон попытался встать, но у него подкосились ноги.
Это было последним, что он помнил.
Очнувшись, юноша услышал громкие голоса, в голове у него возникли образы иберийцев, мучающих Бомилькара, и он быстро открыл глаза. Но, к своему несказанному удивлению, увидел Бостара, который сердито размахивал руками и что-то говорил кому-то, кто находился за пределами поля зрения Ганнона. Над головой у себя он разглядел потолок палатки, и он лежал на кровати, а не в сене в сарае.
– Где я?
– Благословение богам! Он к нам вернулся! – вскричал Бостар, и выражение его лица смягчилось, когда он спросил: – Как ты себя чувствуешь?
– Наверное, х-х-хорошо. – Ганнон невольно поднес руку к шее и успел нащупать там толстую повязку, прежде чем Бостар положил на его руку ладонь.
– Не трогай. Лекарь сказал, что твоя рана только начала заживать.
Ганнон чувствовал в месте ожога тупую пульсацию.
– Болит уже меньше.
– Это благодаря соку мака, которым лекарь поил тебя три или четыре раза в день.
Перед глазами Ганнона промелькнуло сразу несколько картин, и он смутно вспомнил, как ему в рот кто-то вливает что-то очень горькое.
– Бомилькар рассказал нам многое из того, что произошло, – сказал Бостар, но в его голосе Ганнон уловил вопросительные интонации.
Он сумел сесть и тут же поморщился, когда рана отозвалась волной боли.