Ганнибала, сколько об этом можно судить, царь до участия в боевых операциях не допустил. Только после разгрома при Фермопилах Антиох решил воспользоваться его опытом и назначил его командующим наскоро собранной флотилией в Восточном Средиземноморье. Даже теперь, когда возникла непосредственная опасность селевкидскому господству в Малой Азии, Антиох отправил Ганнибала на один из второстепенных участков. Однако Ганнибал не отказался от этого, несомненно, оскорбительного для него назначения — настолько сильным было его стремление драться с римлянами.
Деятельность Ганнибала в непривычной для него роли флотоводца не принесла ему успеха. Его противником был союзный Риму Родос; в битве при Сиде в августе 190 г., у берегов Памфилии, родосцы сначала потеснили правый фланг сирийцев, которыми командовал Аполлоний, один из придворных Антиоха, а затем обрушились на левый, где находился сам Ганнибал. Воины Ганнибала не выдержали натиска и побежали [Ливий, 37, 23–24; Корн. Неп., Ганниб., 8, 3–4; Зонара, 9, 20; Евтропий, 4, 4]. У Аппиана события излагаются иначе и, видимо, менее достоверно [Алп. Сир., 22]. Он сообщает, что сражение произошло между римским и селевкидским флотами; последним командовал Поликсенид. После разгрома и бегства селевкидских моряков Ганнибал был послан в Финикию и Киликию набирать новый флот, но родосцы заперли его у берегов Памфилии и захватили несколько судов. Как бы то ни было, с того времени Ганнибал активного участия в войне не принимал.
В самом начале 189 г. произошло решающее сухопутное сражение неподалеку от Магнесии, и наголову разбитый Антиох III вынужден был искать мира. Он согласился на все требования римлян, главным из которых был отказ от всех европейских и малоазийских владений. Среди условий мирного договора, заключенного в Апамее в 188 г., было и такое: «Выдать Ганнибала-карфагенянина» [Полибий, 21, 14, 7].
Смерть Ганнибала
Разгром Антиоха III круто изменил ситуацию во всем Восточном Средиземноморье. Рим, прежде не имевший здесь владений, стал на Востоке решающей политической силой, верховным арбитром во всякого рода спорах; постоянно вмешиваясь и властным своим словом улаживая конфликты, Рим исподволь подготовлял аннексию Малой Азии, Сирии и Египта. Ему, правда, понадобилось еще больше 150 лет: окончательное покорение эллинистических царств завершил Октавиан, однако фундамент был заложен в 188 г. апамейским договором.
Что же касается Ганнибала, то для него поражение Антиоха III стало катастрофой. Рушились последние надежды. Больше не с кем было искать союза, некого было побуждать к походу на Рим. Ненавистный враг представал перед Ганнибалом как страшная громада, которую никто не мог разрушить, как могущественная сила, которой никто не мог противостоять. Полководцу, чей возраст перевалили за шестьдесят, оставалось, по всей видимости, только одно — искать убежища, где он мог бы провести в безопасности и покое те немногие годы, которые ему оставалось жить. Однако ни покоя, ни безопасности в условиях, когда повсюду господствовали римляне, когда римское правительство со всей определенностью потребовало его выдачи, никто ему гарантировать не мог. Да и сам Ганнибал не собирался сдаваться.
В нашем распоряжении имеется традиция [Плут. Лук., 31, 5; Страбон, 11, 14, 6], согласно которой Ганнибал побывал при дворе армянского царя Артаксия (Арташеса I) и основал для него город Арташат (Артаксату) на Араксе. Сомнения в достоверности этого предания не кажутся оправданными. Нет никакой физической невозможности того, что Ганнибал отправился в Армению, например, в момент, когда происходили переговоры между римскими послами и Антиохом после битвы при Магнесии (так у Плутарха). Однако в Армении Ганнибал задержался недолго. Почему он покинул эту страну, мы не знаем. Может быть, ему не хотелось дожидаться смерти в далекой глуши, на окраине тогдашнего мира?
Вскоре после заключения апамейского мирного договора Ганнибал объявился в Гортине (остров Крит). Опасаясь за свои богатства (по острову прошли слухи, что Ганнибал привез с собой огромные ценности), он сделал вид, будто передал их на хранение в храм Дианы: наполнив многочисленные амфоры медью, он сверху прикрыл ее золотом и серебром, а затем поместил амфоры в святилище. На самом деле состояние свое Ганнибал спрятал в медных статуях, которые держал во дворе дома, где жил [Корн. Неп., Ганниб., 9; Юстин, 32, 3–4].
На Крите Ганнибал задержался недолго. Оттуда он отправился в Вифинию (у Корнелия Непота ошибочно — в Понт) ко двору тамошнего царя Прусии. Последний как раз в этот момент вел — весьма неудачно — войну с пергамским царем Евменом, близким союзником Рима, которому римское командование в значительной степени было обязано своей победой при Магнесии. Ганнибал принял участие в этой, последней для него кампании и даже попытался, хотя и без успеха, организовать убийство пергамского царя. В морском сражении ему удалось обратить пергамские корабли в бегство, бросив на их палубы сосуды со змеями [Корн. Неп., Ганниб., 10; Юстин, 32, 4, 6–7]. Использовать этот трюк он раньше предлагал, хотя и безрезультатно, Антиоху [Фронтон, 4, 7, 10].
Между тем к Прусии прибыл (в 183 г.) римский посол Тит Квинкций Фламинин. О том, что произошло дальше, имеются следующие рассказы. Согласно версии Корнелия Непота [Ганниб., 12, 2–3], Фламинин потребовал выдать Ганнибала римлянам; Прусия заявил, что он не может нарушить законы гостеприимства, но римляне сами без труда могут захватить Ганнибала. По Ливию [39, 51], толи Фламинин упрекнул Прусию в том, что тот держит у себя опаснейшего врага римлян, то ли сам Прусия вознамерился угодить Риму; во всяком случае, Ганнибал внезапно увидел, что его дом со всех сторон окружен вифинскими солдатами. Сомнений в их намерениях не было. Ганнибал еще пытался спастись. В его жилище со всех сторон были выходы, всего семь, в том числе и потайные. Ганнибал послал мальчика посмотреть, можно ли бежать из дома, но известия получил неутешительные: у всех выходов стояли царские воины. Не ожидая, когда они ворвутся в дом, Ганнибал принял яд [Плут. Флам., 20; Корн. Неп., Ганниб., 12, 3–5; Орозий, 4, 20, 29]. По версии Аппиана [Сир., 11], Ганнибала отравил вифинский царь. Перед смертью он, как передавали, сказал: «Избавим римлян от их давней заботы, раз уж им невтерпеж дождаться смерти старика».
Похоронили Ганнибала в Либиссе [Знам., 42, 6; Плут. Флам., 20; Апп. Сир., 11; Зонара, 9, 21], на европейском берегу Босфора, в каменном саркофаге, на котором высекли надпись: «Ганнибал здесь погребен».
Глава восьмая
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Последние годы скитаний Ганнибала и его трагический конец явились естественным завершением бурной, исполненной приключений, блестящих побед и горьких поражений и разочарований жизни солдата. Обуреваемый единственным стремлением — покорить и, если возможно, уничтожить Рим, Ганнибал последовательно поставил на карту в этой борьбе и будущее своей родины — Карфагена, и, оставшись уже совершенно один, собственную жизнь. Ею он заплатил за все свои стратегические и политические ошибки. Но приближалось время расчета и для Карфагена, которому всего на 37 лет суждено было пережить своего крупнейшего полководца.
Поражение во II Пунической войне, в общем, не отразилось на экономическом положении Карфагена. Он поддерживал торговые связи практически со всеми странами Средиземноморья и даже за его пределами: в карфагенских гаванях теснились свои и чужестранные купеческие суда, рынок ломился от товаров, стекавшихся буквально отовсюду; изделия карфагенских мастеров завоевали себе прочное место и в богатых домах, и в хижинах бедняков. В городе оседали огромные деньги — и в государственной казне, и в купеческих лавках, и в ремесленных мастерских. Не случайно, когда началась III Пуническая война, карфагеняне сумели, как увидим, в кратчайший срок воссоздать флот и вооружить армию. Показателем благосостояния и процветания города была и численность его населения: по данным Страбона [17, 3, 15], в Карфагене в конце 50-х гг. II в. жили 700000 человек. Роскошные, утопавшие в зелени виллы богачей, кварталы бедноты и «среднезажиточных» с их огромными многоквартирными домами в несколько (до шести) этажей и узкими полутемными улочками, шумный рынок и возвышающийся над всем этим холм Бирса с его акрополем и древними храмами — таким представал Карфаген перед заезжими торговцами и моряками.