— Не стоит даже мечтать об этом, — чуть улыбнувшись, посоветовал Антигон. — Возможно, плод уже настолько созрел, что сам упадет к нам в руки. Нов любом случае нужно трезво смотреть на вещи. А кстати, что поделывает твой достопочтенный союзник Филипп теперь, когда римляне покинули его земли?
Ганнибал молча смотрел куда-то в одну точку. Вместо него вопросом на вопрос ответила Мелита:
— А что, по-твоему, Антигон, он должен делать?
— Взять Аполлонию и немедленно перебросить свои войска в Италию, — как-то сразу помрачнев, пробурчал грек. — Но такой разумный поступок не для него.
«Неужели человеку, вот уже десять лет поражающему мир, в будущем году исполнится только сорок?» — такой вопрос часто задавал себе Антигон, и это обстоятельство порой представлялось ему просто непостижимым. Тело Ганнибала по-прежнему было крепким, время и тяжкие испытания не выбелили его виски, не прибавили седых прядей в бороде и не избороздили морщинами широкий лоб. От его острого пытливого взора, казалось, ничего не могло ускользнуть. Он вполне мог, проведя две-три ночи с Мелитой, потом несколько дней непрерывно объезжать лагеря, изучать местность и подолгу разговаривать на их языках с гетульскими лучниками, балеарскими пращниками, галльскими копейщиками, спартанскими гоплитами, нумидийскими наездниками и легковооруженными ливийскими пехотинцами. Антигон часто ездил вместе с ним. В одну из особенно непогожих ночей их отряд расположился у входа в удлиненную горловину, окаймленную с двух сторон невысокими, но крутыми горами, изрезанными ущельями и густо покрытыми щетиной лесов. Эти горы разделяли исконно апулийские земли и владения лапигов, мессапиев и салентинцев. Последние предоставили в распоряжение римлян примерно восемь тысяч воинов, и те в ответ воздвигли здесь кастел для защиты особенно важного для них отрезка Аппиевой дороги и горного перевала.
Около полуночи Антигон плотнее закутался в ветхое одеяло и попытался заснуть. Вокруг не было никакого жилья, палатки они решили не ставить, чтобы не терять времени, а пронизывающий ветер, швырявший в лицо комья мокрого снега и крупные капли дождя, не позволял разжечь костер. Грек закрыл глаза и уже начал было, несмотря на холод и ноющее на жесткой земле тело, погружаться в дремоту, как вдруг почувствовал на плече чью-то сильную руку.
— Просыпайся, Тигго.
— Что случилось? — Антигон приподнялся и зябко поежился.
— Мы сейчас попробуем захватить их укрепление. — Ганнибал присел на корточки. — Зимой, а тем более в такую погоду они уж точно не ждут нападения.
Он провел рукой по мокрой бороде и легко встал.
— У тебя хватит людей?
— У них три манипулы и приблизительно четыреста лапигов. — Ганнибал хитро улыбнулся и для убедительности начал загибать пальцы. — То есть даже восемьсот человек не наберется. А у нас сорок нумидийцев и двести ливийцев. Поверь, мы легко справимся с ними.
— Ты говоришь так, словно и впрямь обладаешь подавляющим превосходством в силах, — иронически усмехнулся Антигон.
— Так оно и есть, — твердо заверил его стратег. — Пойдешь с нами?
Антигон откинул одеяло, одним прыжком вскочил на ноги и погладил рукоять меча, когда-то принадлежавшего его сыну.
— Я и так уже задержался на этом свете. Так пусть же старик метек погибнет сегодня ночью. Чем она хуже других?
— Прекрасная ночь, мой друг, — Ганнибал понимающе кивнул. — Я дам тебе двадцать пять ливийцев. А задумал я следующее…
Дослушав до конца, Антигон очень серьезно сказал:
— Теперь я окончательно понял, почему враги так боятся тебя. И почему ты до сих пор жив, мой мальчик. Увидимся на рассвете.
Огромный — семьдесят шагов в длину и столько же в ширину — квадратный римский лагерь был, как всегда, окружен рвом и валом с высоким частоколом, за которым были расставлены часовые. Правда, в такую ненастную ночь, когда сильные порывы ветра постоянно гасили факелы, они вряд ли смогли бы разглядеть затаившихся вражеских воинов, даже если бы до рези в глазах вглядывались в ночную мглу. Но на это они уже не были способны, так как несколько месяцев вынужденного безделья напрочь отбили у них охоту ревностно нести службу. Во всяком случае, именно такой вывод следовал из донесений лазутчиков.