Закончив водить бронзовой пилкой по ногтям и сдирать пемзой с подошв огрубевшую кожу, ливийка на несколько минут удалилась и вернулась с большой кружкой, наполненной вином, слегка разбавленным водой и приправленным медом и пряностями. Попеременно окуная туда пальцы, она начала растирать подошвы и от усердия чуть ли не каждую минуту облизывала пухлые губы розовым языком. У Антигона даже помутилось в глазах.
— Пойдем за одеждой, — Хриплый голос ливийки заставил Антигона очнуться.
Мимо вереницы темных ниш и мраморных львиных голов, исторгавших в бассейн струи горячей воды, они прошли в предбанник. Из разложенных на длинной скамье стопок новой одежды Антигон выбрал себе белый фартук из хлопка и белую льняную тунику с пурпурными краями и короткими рукавами, которая едва доходила до колен. Из кармана прежней грязной и потрепанной туники он извлек деньги и головную повязку с эмблемой банка.
— Ну хорошо. А теперь сожгите или выбросите мою прежнюю одежду, — Антигон брезгливо поморщился, глядя на свои старые сандалии, покрытые запекшейся бараньей кровью.
Неожиданно ливийка положила руку на его плоть, ощутимо выпиравшую из-под куска ткани.
— Там у тебя… большая змея, да?
— Очень страшная, — усмехнулся Антигон, — но неядовитая.
Она понимающе улыбнулась, чуть прикусив кончик языка ослепительно белыми зубами.
— И давно ты… один?
Антигон закрыл глаза и вспомнил жену иберийского торговца в Гадире.
— Почти два месяца.
— Ты щедрый, да? Тогда ползолотого, и будет хорошо.
Антигон вынул из кошеля целый шекель, подбросил его и тут же снова поймал:
— Очень, очень хорошо?
Она хрипло застонала, стремительно запахнула дверной проем, скинула со скамьи одежду и отшвырнула в сторону передник. Взгляд Антигона сразу же приковался к темной ложбинке между ногами. У ливийки она была тщательно выбрита.
Он сорвал с себя кусок ткани и подбежал к скамье. Ливийка крепко схватила его за руку.
— У твоей змеи много лишней кожи. — Ее большие темные глаза, казалось, пронизывали его насквозь.
В отличие от большинства пунов Антигону после рождения не сделали обрезания. Он издал сдавленный смешок, лег на скамью и протянул к ливийке горячую ладонь:
— Она еще и очень голодная.
— Новое еще больше возбуждает, — пробормотала ливийка и, покачав головой, села прямо на вздымающуюся плоть.
— Увы, уже очень поздно, — с сожалением сказал хозяин таверны. — Музыканты ушли, а из еды есть только остатки. Правда, очень вкусные…
— Меня они вполне устроят, — небрежно отмахнулся Антигон и, зевая, прошел за хозяином в одну из ниш.
Огонь в очаге больше не горел. Мрак рассеивали только отблески пламени двух светильников.
— Ты долго отсутствовал, господин, — Хозяин помог Антигону сесть за треугольный стол.
— Да. Но я вернулся и хочу есть и пить. — Антигон с удовольствием вытянул затекшие ноги.
— Что угодно господину? — Хозяин почтительно улыбнулся. — Может быть, вина?
— Но только необычного.
— У меня есть изысканное сирийское вино почти без примесей, — Хозяин даже закатил глаза, — Есть смолистое вино из Аттики, и чуть беленное известью вино из Бизатия, а также…
— Дай мне сирийского вина, — нетерпеливо прервал его Антигон.
Хозяин мгновенно исчез. Антигон с нескрываемым любопытством принялся рассматривать возвышение, по бокам которого стояли деревянные столбы, и музыкальные инструменты, лежавшие возле низких скамеек.
Пун принес стеклянный сосуд с красным вином, глиняный кувшин с водой и обтянутые темной кожей чаши.
— Что за музыку играют здесь по вечерам?
— Просто бесподобную! — Пун сложил губы дудочкой. — Двое мужчин и женщина-египтянка. Она поет как царица жаворонков.
— Каждый вечер?
— До середины следующего месяца. Стоит дорого, но все в восторге.
Рабыня принесла маленький глиняный котел с клокочущим, сильно наперченным рыбным супом, в котором торчала ложка из слоновой кости с резьбой на черенке. В свою очередь хозяин поставил на стол плоское блюдо с еще теплыми лепешками.
— Ничего себе жалкие объедки, — Антигон весело подмигнул хозяину и зачерпнул густое, исходящее сытным духом варево.
— Чего только не сделаешь для уважаемых гостей, — поспешно ответил пун и для убедительности даже развел руками.
— А есть у тебя свободное ложе? Боюсь, что после сытной еды я уже не найду дорогу домой.