Ганнибалу хорошо было известно через лазутчиков, что в самом Сагунте начались распри. Речь шла о верхушке городского населения, о видных фамилиях. Одни говорили так: надо до конца сохранить верность Риму, ибо в этом, и только в этом спасение. Другие утверждали, что Карфаген настолько могуществен, что всякое сопротивление бессмысленно. Рим, дескать, далеко, а Ганнибал – этот молодой беспощадный карфагенский вождь – под самым боком.
Ганнибал говорил по этому поводу:
– В конце концов они откроют мне городские ворота. А иначе я сотру в порошок этот поганый город.
От лазутчиков в Риме шли такие донесения: на Капитолии тоже два мнения: отцы сенаторы – из наиболее решительных – призывают к войне против Карфагена на суше и на море. Причем под сушей они разумеют африканскую землю. Но есть и такое мнение: надо воевать – это верно! – но воевать в Испании, где главные силы карфагенян. Раздавались на Капитолии и такие голоса: надо направить посольство к Ганнибалу, поговорить с ним, попытаться убедить его, что мир лучше войны, а там видно будет…
Сенат назначил послами к Ганнибалу неких Публия Валерия Флакка и Квинта Бэбия Тамфила. Ганнибал и слыхом не слыхивал о сих римских деятелях. Впрочем, эти римляне – по словам Ганнибала – полагают, что любой владелец дома и кусочка римской клоаки может достойно представлять державу. Эти странные, часто подозрительные друг к другу римляне даже в самый разгар боев могут поменять командующего, срок полномочий которого истек. Это, конечно, дурачество. Но (если говорить откровенно) не дурачество ли поведение карфагенского Совета, где не прекращается грызня, где каждый мнит себя афинским мудрецом и ревнует к любой победе карфагенского оружия, если она, победа, исходит не от него самого? Словом, и те, на Капитолии, и эти, в Карфагене, достойны друг друга. Самое лучшее: не обращать на них внимания и делать свое дело.
Так и поступил Ганнибал: он сказался очень занятым и не принял римское посольство.
– Скажите этим олухам, что я занят.
Магон попытался отговорить брата от этого оскорбительного для посольства шага.
– Оскорбительного? – возразил Ганнибал. – Да я чихал на них! Кто они такие? Подобными субъектами в Риме хоть пруд пруди. Ты знаешь, что это такое – пруд прудить? Ну вот, так и скажи им: убирайтесь!
Магон сказал:
– Сдалось им это болото! Чтобы квакать вместе с тамошними старцами?
– Нет, они предложат нечто.
– Что именно?
– Мир или войну.
– Так сказали они?
– Да.
– Они что – полоумные?
– Не сказал бы.
Ганнибал задумался, не спуская глаз с брата.
– Что тебе стоит поговорить с послами, Ганнибал? – спросил Магов.
– А зачем?
Магон развел руками: вид у него, как всегда, был бравый, но эта поза не вязалась с его обычной манерой держаться. Он, видимо, в чем-то серьезно сомневался. А к чему сомнения, когда жребий брошен?
– Еще не поздно, Ганнибал…
– Верно, не поздно. – Командующий вызвал писца и продиктовал письмо в Карфаген. Он извещал своих приверженцев – партию баркидов1, – что в Карфаген собирается римское посольство, что Рим желает выиграть время, а сам стягивает флот и армию в Массалию. Мнение Ганнибала таково: надо идти на Рим. И он пойдет на Рим. В этом сомнения не должно быть. Все!
– Магон, – сказал Ганнибал, – это письмо срочно направь в Карфаген, оно должно опередить посольство римлян. Ясно тебе?
Приказ был исполнен в точности. Потолкались эти – как их? – Публий и Квинт или Флакк и Тамфил – кто их разберет? – около палатки Ганнибала и отплыли в Африку, в Карфаген. Пусть плывут себе…
Нога командующего зажила, он объехал на коне войско, поделенное на несколько частей. Осмотрел стенобитные машины, проверил катапульты, полюбовался слонами и отдал такой приказ: с утра бить стены Сагунта в нескольких местах и с разных сторон, катапультам неустанно обстреливать город, послать на головы горожан несколько сотен горшков с горящей серой.
Слово полководца – закон: войска в точности исполнили его приказ. А эти, сагунтцы, казнив несколько знатных людей, готовых переметнуться к карфагенцам, совершили вылазку. Они набросились на стенобитные машины, облили каким-то маслом защитные деревянные кровли над ними и подожгли. Сагунтцы были столь яростны (а мечи их сверкали, словно молнии, а пики казались втрое длиннее обычных), что карфагенцы кое-где дрогнули. Дрогнув – побежали. Пришлось вмешаться коннице, чтобы восстановить боевой порядок. Это сделал сам Ганнибал. Его храбрость не могла не воодушевить воинов. К исходу дня удалось загнать сагунтцев обратно в город.
Горшки с горящей и вонючей серой вызвали в городе пожары. Дышать стало невозможно. Ганнибал приказал усилить обстрел. Тяжелые катапульты действовали слаженно, однако Гасдрубал, брат командующего, осмелился заявить, что римские катапульты лучше, что надо кое-что изменить в машинах. Может быть, канат недостаточно прочный. Или же боевая дуга слабее, чем это должно быть… Любопытно, из какого дерева мастерят римляне эти свои боевые дуги на катапультах?
– У них меньше думают и точнее исполняют приказы, – мрачно заметил Ганнибал. – Вместо того чтобы умствовать, наказал бы трусов, постыдно бежавших к реке. Римская децимация придумана умными людьми.
Гасдрубал, не блиставший военными способностями, поморщился:
– Децимация? Это противно! Тем более что трусов среди моих воинов – нет.
– В таком случае мне почудилось это бегство.
– Отступление не всегда бегство.
Ганнибал махнул рукой:
– Тебя не переговоришь. Ступай к своим!
Ганнибал был огорчен – уж слишком долгой оказалась осада Сагунта. «Надо действовать решительней», – сказал он себе. Это верно. Ну а как быть с потерями? Нужно беречь войско для главного, самого главного в жизни – для схватки с Римом на италийской земле. Поэтому самым разумным казался непрерывный обстрел города. Однако сагунтцы вроде бы привыкли к обстрелам, а в критические дни переходили в наступление. Разрушенные стены и дома они восстанавливали поразительно быстро. Командующий не раз выезжал к городским стенам, чтобы решить, как лучше действовать. Он пришел к убеждению, что только штурм может принести победу. Измором, как видно, не взять Сагунта…
Срочно был созван военный совет. Что-то скажут эти военачальники нового? Едва ли. И тем не менее надо услышать их слово, может, оно наведет на какие-нибудь полезные мысли.
С места в карьер Ганнибал обратился к военачальникам с такими словами:
– Сагунт все еще держится и не собирается открывать нам ворота. Долго ли мы будем здесь топтаться? Я полагал, что Сагунт возьмется за ум. Но этого не произошло. Идти вперед, оставив в тылу враждебный Сагунт?
Ганнибал говорил твердо, чеканя слова. Ни в голосе его, ни во взгляде не было и тени сомнения: победа будет. Но нужна она немедленно! Он вопросительно посмотрел на начальника стенобитных машин, ждал от него дельного слова.
Клеонт – грек из Афин, человек мудрый и храбрый, уже начинавший седеть, – не торопился высказать свое мнение. И заговорил только тогда, когда наступила полная тишина. А сказал он следующее:
– Сагунтцы оказались более заносчивыми, чем это мне казалось. И вот почему: их подзуживает Рим. Обещает помощь. А иначе Сагунт вел бы себя благоразумнее. По твоему приказу, о Ганнибал, мои воины, сильные в машинном деле, изготовили много виней и катапульт. Мы покрыли кровли виней прочными дубовыми бревнами. И мы сможем спокойно подвести виней к стенам. Каждой винее мы придали по несколько катапульт. Мы обрушим на город каменный град. А дальше – скоро! – дело будет за тяжеловооруженными. Я так полагаю.
– Насколько мне известно, – сказал Ганнибал, – стены, обращенные к морю, слабее прочих.
– Не думаю, – сказал Клеонт. – Впрочем, вполне возможно. Однако подвести машины с этой стороны будет труднее.