На секунду Федору показалось, что он ощутил холод смертоносного металла в своем сердце. А центурион решил, что достиг цели и, выдернув меч, даже опустил острие, глядя в глаза Чайки с улыбкой палача, словно желал стать последним видением умирающего.
Но «мертвец» тут же ожил и наказал его, со всей силы рубанув фалькатой по шее. Голова центуриона после такого удара отделилась от тела и скатилась на камни. А вслед за ней рухнуло и обезглавленное туловище, под которым тут же растеклась лужа крови.
«Сильный, но не смертельный удар, убивает того, кто его нанес», как-то отстраненно подумал Федор, проведя ладонью по кирасе, пробитой под сердцем, и бросив взгляд на мертвое тело противника. Но мощный вопль атакующих шеренг Карфагена заставил его снова вскинуть фалькату. Подошли вызванные для подкрепления спейры Карталона. А чернокожих нумидийцев Федор разглядел уже в тылу смешавших свои ряды римлян. Еще один натиск, и с гарнизоном крепости было покончено.
— Почему его здесь нет? — орал Чайка полчаса спустя, стоя на одной из башен захваченного римского лагеря и вглядываясь в то, что творилось на склонах горы, — я же приказал Адгерону прекратить преследование!
— Он ответил, что не может упустить противника, который обратил тыл и велел мне передать, что принесет голову их предводителя, — ответил бледный посыльный, на котором Федор выместил свой гнев.
— О боги, чтобы принести одну римскую голову он решил пожертвовать всеми финикийскими, что отданы ему под команду! — продолжал ругаться Федор, не отрывая взгляда от перевала на который уже почти взобрались солдаты Адгерона.
Посыльный молчал, не зная что ответить командиру. А Федор вдруг поймал себя на мысли, что Адгерон может добиться своего. Этот безбашенный вояка уже загнал римлян почти на перевал и это несмотря на превосходство последних в силе и в лучшей позиции. Последнее обстоятельство немного смущало Чайку. Но не бросать же на произвол судьбы собственное соединение. И он решительно отогнал сомнения прочь.
— Помоги нам Баал-Хаммон, — тихо процедил Федор сквозь зубы и, не веря в то, что делает это, приказал стоявшему рядом Карталону, — половине твоей хилиархии следует немедленно выступить и поддержать Адгерона. Остальные пусть остаются в лагере. Нам нужно захватить и удержать перевал. Я иду с вами. Терис…
Посыльный немедленно взобрался по лестнице, оказавшись рядом.
— Передай Урбалу, что он с остатками моей хилиархии остается в лагере и ждет здесь нашего возвращении и солдат, охраняющих мост через Вультурн, которые скоро должны подойти. Все, выполнять!
А еще через пару часов Федор был уже почти на вершине плоского хребта, где расходились в разные стороны две небольшие дороги, больше похожие на широкие горные тропы. Одна из них наверняка вела в городок Теан, приютившийся где-то там за отрогами на склонах горы Санта-Кроче, возвышавшейся сейчас над финикийцами своей громадой. А вторая вела на седловину, видневшуюся слева между ней и хребтом, уходившим к морю. Судя по всему, там прямо по курсу должна была находиться латинская колония Суесса-Аурунка. Именно туда и отходили легионеры, которых по-прежнему теснил неуемный Адгерон.
Трупы римлян усеяли всю дорогу до перевала, но Федор был вынужден признать, что их было не слишком много. Римляне отступали быстро, но организованно. Их отход до сих пор не превратился в беспорядочное бегство. И сомнения Федора в правильности принятого решения крепли с каждой минутой.
Отличные мощеные тракты — Аппиева и Латинская дороги остались далеко внизу. Солдаты Карфагена были вынуждены скучиться и поднимались теперь по тропе всего лишь по четверо в ряд, растянувшись на несколько километров. А когда они были уже почти под перевалом, оставив развилку далеко позади, сверху донесся яростный шум. Подняв голову, Федор увидел, что римляне контратаковали солдат семнадцатой хилиархии, быстро отбросив их с захваченного уже перевала. Адгерон ответил тем же. Бой разгорелся нешуточный. Судя по всему, легионеры устроили там засаду и теперь не только не уступали числом атакующим, но и превосходили их.
— Вперед! — в ярости крикнул Федор, оборачиваясь к ближайшим бойцам, — живее наверх! Пока еще не все потеряно.
Но тут его взгляд скользнул по склону вниз, привлеченный каким-то блеском. Присмотревшись, Федор заметил кожаные панцири и шлемы римских легионеров. Несколько манипул быстро приближалось к развилке со стороны Теана. Не прошло и десяти минут, как они перекрыли путь к отступлению, выстроившись плотным фронтом по всему склону, как только позволяла его крутизна. И с каждой минутой римлян там все прибывало. Федор с изумлением увидел, что они подтащили и установили чуть выше развилки несколько переносных «Скорпионов», направив их на карфагенян.
— Твою мать, — глядя на все эти приготовления, Федор опять перешел на русский от избытка чувств и сознания собственной глупости, что позволил заманить себя в засаду.
Между тем, он разглядел командира римлян, поджидавших его внизу. Это был невысокий, крепко сбитый мужик, явно в летах. Он прохаживался перед «Скорпионами», покрикивая на своих солдат. Чайке походка римлянина была отчего-то очень знакома. И если военачальник снял бы сейчас свой шлем с гребнем из красных перьев, то Федор дал бы руку на отсечение, что сквозь его короткие седые волосы уже пробивается небольшая лысина.
— Ну, вот и встретились, сенатор, — пробормотал Федор, покрепче сжимая рукоять фалькаты и ощутив при этом даже какое-то удовлетворение, — скоро поговорим по душам.
Глава седьмая
Амазонки в строю
Голова прошла быстро, «кочан» у Лехи был крепкий, а вот глаз болел целую неделю. Распухшие губы тоже ныли долго, — хороший удар в лицо пропустил бравый морпех от хозяйки Еректа, ничего не скажешь.
«Хорошо, что левый заплыл», — почему-то радовался Леха, нахлобучив поглубже высокую скифскую шапку вместо боевого шлема, словно смотрел на мир только правым глазом. Но и этим глазом Леха уже опасался лишний раз взглянуть в ту сторону, где параллельным со скифами курсом двигалась армия амазонок под командой царицы Оритии.
Почти десять тысяч баб, затянутых в доспехи и при полном вооружении смотрелись грозно. На их фоне свита Иллура из трех тысяч бородатых скифов просто терялась. Нет, издалека еще можно было принять их за обычных кочевников мужского пола, но когда амазонки приближались с развевающимися по ветру волосами, да еще солнце делало выпуклыми все скрытые прелести, Лехин подбитый глаз начинал дергаться в судорогах. И ведь не подойти — враз отрежут самое дорогое. Морпех в этом уже убедился. Однако, то и дело косил здоровым глазом в сторону царицы Оритии, ехавшей впереди своего войска.
Позади нее, поотстав на корпус лошади, передвигались ближайшие подруги-воительницы, и среди них та голубоглазая стерва, что научила Леху уважать слабый пол. Ехала себе как ни в чем не бывало. А кровный брат скифского царя, хоть и не был предан всенародному позору, но все равно мучился. Его мужская гордость была задета.
«Как же изменились бабы всего за пару тысяч лет, — кипятился морпех, сидя в седле и поглядывая на колыхавшиеся шеренги воительниц, в доспехах которых отражалось солнце, — этих попробуй, заставь за пивом сгонять. Без зубов останешься. Сразу трезвенником станешь. И как только местные мужики их терпят, да еще собой руководить дают? Вот, блин, проблема. Нет, это хорошо, что меня к скифам занесло, а не к этим».
Чтобы как-то успокоить свое обиженное сердце, Леха даже попытался представить их страшными и кривыми уродинами. Но, словно назло ему, все амазонки были как на подбор: высокие, крепкие, красивые.
Нет, такого ум морпеха еще «недавно» тянувшего срочную службу в двадцатом веке с его культурными законами, не мог быстро принять. Тем более, такой прямой ум, как у Лехи Ларина, который больше привык дремать, разрешая управлять жизнью кулакам, желудку и еще кой чему. В двадцатом веке все было ясно и понятно: бабы-дуры. А если и находилась среди них та, что была с этим не согласна, то общественное мужское мнение было явно не на ее стороне. Теперь же привычный мир встал с ног на голову и Леха нуждался в том, чтобы ему кто-нибудь все это разъяснил. Разложил по полочкам. Вот был бы рядом начитанный сержант, он бы объяснил. Но Федор Чайка сгинул в дальних краях, уплыв за моря, а Иллур ему все что смог, уже объяснил: «Мол, не подходи, хуже будет». И Леха остался один на один со своими противоречиями.