Он резко повернулся и выстрелил из арбалета – в тени деревьев рухнуло что-то тяжелое. На застывший на губах Сэма вопрос Ганс Эдегор коротко бросил:
– Лешие.
Глава 4. Иносея
Планам леших не суждено сбыться. Если они изначально рассчитывали полакомиться человечиной, то теперь в панике уносили ноги. И то далеко не всем это удалось. Не помог лешим и десяток древообразных обитателей леса – смертоносные мечи Ганса Эдегора безжалостно рубили древней на щепки.
– Безмозглые чурбаны, – угрожающе рычал наёмник, рассекая пополам очередного противника.
Уже после боя Ганс Эдегор выбрал среди останков древней несколько крепких поленьев.
– Хорошенько свяжи их, сынок, – хрипло приказал Рубака.
– Но зачем? – недоумевал Сэм, с опаской поглядывая на поленья, которые ещё десять минут назад тянули к нему острые, точно клинья, пальцы. – Не лучше ли сжечь?
– Именно так мы с ними и поступим, сынок, – криво усмехнулся наёмник. – Знаешь ли, ничто так хорошо не горит, как древень. Одного такого полена хватит на всю ночь. Понял?
Монах с неохотой кивнул и осторожно, точно боясь, что поленья оживут, связал их кинутой наёмником верёвкой. Наблюдая за ним, Ганс Эдегор задумался, а затем тихо хихикнул. Тонкие губы охотника на нечисть сложились в подобие улыбки: он вспомнил, как впервые повстречал древней. За неделю до того ему исполнилось семнадцать лет. В отличие от Сэма, Ганс Эдегор не убегал от кровожадных обитателей леса и не прятался. Он бесстрашно кинулся в самую гущу сражения. Наставник – Дин Говейн – долго вычитывал юношу за безрассудство, но в голосе матёрого охотника на нечисть слышались и довольные нотки. «Ничего, скоро повидаемся», – с теплотой подумал Ганс Эдегор.
Поздним вечером устроили привал. Рубака разжёг костёр и, предаваясь размышлениям о перспективах кампании, наблюдал, как юноша извлекает из мешочка скудный ужин. Немного вяленого мяса и две хлебные лепёшки.
Ели молча. Сэм не лез с расспросами после разговора о Диффусе Френсисе. Обиделся на грубый тон монах или нет, Гансу Эдегору было без разницы. Но вот что удивительно, он уже соскучился по глупым вопросам юноши. «Неужели привязался к нему? – негодовал в душе охотник и тут же успокаивал себя: – Нет. Просто я слишком долго ни с кем не перекидывался более чем двумя словами».
Раздался шорох, и Ганс Эдегор опустил взгляд: почуяв запах еды, Ци показала из-под куртки наёмника мохнатую голову и, дважды клацнув жвалами, поспешила залезть на плечо, а оттуда быстро перебралась на мозолистую ладонь хозяина.
– Проголодалась, – хмыкнул Ганс Эдегор и с удивительной нежностью для такого грубого человека подсунул питомцу кусочек мяса.
Сэм, как обычно, вздрогнул при виде паучихи. Охотник знал, что монах так и не свыкся с присутствием Ци. И без того бледный юноша стал болезненно серым, смотря на прожорливую хищницу, и успокоился, лишь когда паучиха исчезла в рукаве куртки Ганса. Утолив голод, наёмник опёрся спиной о ближайшее дерево и прикрыл глаза.
– Меня мучает один вопрос, но я всё не осмелюсь его задать, – подал голос Сэм.
– Тогда лучше ляг спать.
– Но… Вы же обещали ответить, – с укоризной напомнил монах.
– Тебе мало истории о людоеде, который меня чуть не прихлопнул себе на обед? – проворчал Ганс Эдегор и машинально потёр уродливый шрам на шее. – Хорошо, ты не видел меня без рубахи – пришлось бы рассказывать о покушавшейся на меня нечисти до конца своих дней.
Сэм смутился и, поджав под себя худые ноги, обхватил колени. К собственному недовольству, Ганс Эдегор испытывал жалость к монаху. Пытаясь её подавить, наёмник устремил тяжёлый взгляд на юношу. Сэм тут же съёжился, но глаз не отвёл.
– Давай уж, спрашивай, – проскрипел наёмник, понимая, что уже жалеет о вырвавшихся словах.
Монах облизал пересохшие губы, гадая, а стоит ли? Наконец он решился:
– За что вас отлучили от церкви?
Большие кулаки наёмника сжались, став похожими на каменные глыбы. Ганс Эдегор резко поднялся на ноги. Он чувствовал, как Сэма охватил страх. «И правильно! Пусть боится!» – рявкнуло в голове наёмника.
– Простите за дерзость, – еле шевелил губами монах. – Если вы не желаете…
Рубака словно не слышал Сэма. Он подошёл к костру и какое-то время смотрел на огонь. Языки пламени плясали, рисуя перед ним страшную картину. Ганс Эдегор скрипнул зубами и, достав из-за пазухи флягу с ромом, вернулся под дерево. Он сделал несколько жадных глотков, скривился и тихо сказал: