- У себя?! - рявкнул Карбич, а холеная рука с огромным золотым перстнем уже легла на ручку двери. Часовой лишь кивнул, командир гарнизона даже не стал стучать, распахнул дверь.
- Как это понимать, господин полковник?!
- И вам здравствуйте, господин майор. Карбич, какая муха вас укусила?
Командир гарнизона скрежетнул зубами, не испрашивая разрешения дернул за спинку стул и сел, широко расставив ноги и сложив крест-накрест руки на груди. Глава сделал вид, что не заметил столь хамского поведения, неспешно отошёл от окна и сел за стол напротив. Годы и тихая служба на руднике, этакий курорт для преданного королю офицера, не пощадили бравого вояку - Зюхер из поджарого резвого майора давно уже стал пухлощеким грузным полковником. Меж своих подчиненные зовут его "Жабой в мундире".
- Хотелось бы знать, куда вы отправили три десятка моих солдат? И это в то время, когда вот-вот заявятся глоды!
Полковник не стал отвечать, медленно достал из ящика стола трубку и украшенную витиеватыми узорами серебряную табакерку. Пухлые пальцы, похожие на сосиски, с трудом зацепили щепотку душистого аризского табака, уж больно мала табакерка. Карбич побледнел от злости, недобро сверкнул глазами, но промолчал. "Чертова жаба, решил показать кто здесь главный?! Ну-ну! Посмотрим, как ты запоешь, когда появятся глоды на горизонте!" Полковник же наконец закончил приготовления.
- Шмальц, огня!
В комнату вихрем влетел дежуривший у двери боец, в левой руке факел, в правой, словно по волшебству появилась тонкая длинная лучина. Часовой зажег ее в пламени факела, дрожащей рукой протянул полковнику. Тот одобрительно хмыкнул, раскурил трубку, по кабинету поплыли клубы дыма, скрывая от глаз Карбича довольную рожу полковника и портрет короля в позолоченной раме у того над головой.
- Свободен, Шмальц.
Боец исчез в две секунды, Карбич не без удивления отметил, что хватка у "Жабы" до сих пор волчья, ишь как боятся Зюхера! Однако же молчание затянулось.
- Вы не ответили, господин полковник!
Зюхер несколько мгновений задумчиво смотрел на Карбича, наконец, жирные губы разлепились:
- Я не могу ответить, майор. Не в моей компетенции...
Карбич открыл было рот - спросить: "А в чьей же?", но... догадался и так... в чьей... "Только этого еще не хватало!"
Все-таки не увернулся! Вернее, отскочить то он отскочил, вот только вместо небольшого обломка рухнула громадная глыбища, вся в острых ребристых сколах, шарахнула вскользь по ноге. Хак выругался в голос и запрыгал по забою сначала на одной ноге, а потом нещадно хромая. Кое-как стерпевшись с болью, парень сел на поверженную глыбу и приподнял ветхую штанину. Нижний край потемнел от крови, в башмаке погорячело и захлюпало, нога выглядит так, словно сунул её в пасть крокодила. Очень голодного и злого... Подошёл Гансауль, присел рядом на корточки. Хак покосился на черноволосого великана, стиснул зубы, чтоб не стонать от боли - на руднике слабаков не любят.
- Сломал?
- Вр... вроде нет.
- Дай гляну!
Гансауль взялся бесцеремонно ощупывать, пальцы залило кровью, Хак готов был заверещать от боли и лягнуть напарника здоровой ногой, но тот вскоре закончил осмотр.
- Цела, сильный ушиб, конечно, и рассекло до самой кости...
Гансауль надгрыз ткань и оторвал полосу, укоротив свою рубаху понизу сантиметров на пять. Туго перетянул рану, под повязкой зажгло, но стало чуть легче.
- Промыть бы и зашить не мешало, но увы...
Хак вытер бисеринки пота со лба, хрипло спросил:
- Может в лазарет попроситься?
Гансауль хмыкнул и вернулся к работе. Хак долго смотрел ему вслед, наконец, не выдержал:
- Что?!
- Ты был там хоть раз?
- Нет.
- Тут лечат только тех, кто представляет ценность для начальства. А остальных... либо в Яму, либо пинка под зад, чтобы бегом обратно в забой. Ещё говорят Мердок, главный лекарь, молоденьких мальчиков любит, у него там целый десяток - постоянных больных. Но не думаю, что такое... "лечение"... тебе понравится.
- Да уж...
По забою разнеслось звяканье железяки, рабочий день окончен, каторжники должны вернуться в "ночлежки" - камеры возле подъемника из решеток с толстыми прутьями. Хак поковылял вслед за Гансаулем, оставляя за собой темные капли. На холодном каменном полу "ночлежки" куцые охапки гнилой соломы и грязные тряпки служат постелью. Спустился надсмотрщик, запер заключённых на ночь, перед этим пересчитав пальцем, как овец. Теперь в руднике будет царить тишина, прерываемая тяжёлым надсадным кашлем. Нижние горизонты не охраняются, да и зачем - бежать некуда, единственный выход наружу здесь только через шахту подъемника. У каждого горизонта своя норма выработки за день, если не сделают, сверху спустится "карательный" отряд из надсмотрщиков и гарнизонных вояк. Всыпят плетей, а особо недовольным могут и голову проломить. Так что работают все, бездельничать опасно для жизни. Хак долго укладывался, стараясь поудобнее пристроить изранненую ногу, наконец затих, его "сокамерники" уже храпят вовсю. "Вот и ещё один день прошёл..."
Гарнизон выстроился на площади в ровную коробку, Карбич не без гордости оглядел бойцов. Майор оправил мундир и шагнул к импровизированной трибуне. За спиной - унылые бараки из перекошенных от времени и невзгод досок, гордо именуемые "казармами". На флагштоке реет оймертианский флаг. Карбич выпрямил спину и набрал воздуха в легкие. Как-никак исторический момент. Не так конечно он себе всё представлял...
- Воины!... Братья мои!... Я должен отдать приказ, с которым не каждый из вас в душе согласится, но это приказ короля! Я сам был бы рад отправиться навстречу проклятым глодам, и если надо... сложить голову за Оймертию! Но... - голос командира дрогнул, - мы уходим.
Как круги по воде от камня, так от последних слов командира побежала волна ропота по гарнизону. Карбич рявкнул, чтобы пресечь разговоры:
- Гарнизооон! Напрааааавоо! Шаааагай!
Коробка солдат повернулась, долгие часы изнурительной муштры не прошли даром, раздался синхронный топот трехсот пар ног. Карбич не стал возвращаться в офицерский дом. Зачем? Вещи упакованы и лежат уже в одной из двух десятков повозок, что вчера пригнали тридцать его бойцов, вместе с мордоворотами из охраны рудника, позаимствовав их у местных крестьян. Гарнизон медленно попылил на запад, следом двинулась вереница телег, потом поплелись охрана рудника и каторжане, что верно служили начальству. Карбич окинул взглядом обоз - сильно смахивает на похоронную процессию... Что, интересно, задумал майор Цукенгшлор из Имперской безопасности? Вчера в кабинете Зюхера он не особо распространялся - сказал, что принято решение о сдаче рудника глодам и временной эвакуации. Дескать, глоды побродят по округе и вернутся в своё логово. Тогда, возможно, разработка рудника продолжится. Если король сочтет нужным. На вопрос, что будет с каторжниками, Цукенгшлор, этот скелет, обтянутый серой кожей, с выпученными вечно красными глазами, лишь хрипло посмеялся... Карбич прикинул число каторжан, плетущихся за телегами - голов пятьдесят, не больше, значит, в руднике осталось порядка двух сотен. Что же будет с ними? А впрочем - какая разница?! Его дело - сберечь своих бойцов.
Каждое утро одно и тоже, ничего не менялось за последние два с половиной года. Продрав глаза, Хак поднимался и плелся в забой, где до самого вечера колотил проклятую стену. Хотя, неизвестно, вечер это или день, время здесь отмеряется дважды в сутки ударами в железяку. Подъём-отбой, подъём-отбой, и так все эти годы. Странно, что мозги у него "встали на место", тут, наоборот, свихнуться не проблема. Но сегодня... сегодняшним утром вышло иначе. Во-первых, нещадно болит нога, ощущение, словно сунул ее в раскаленную печь. Во-вторых, Хак проснулся сам, а не по дребезжанию "сигнальной" железяки. Не открывая глаз, парень навострил уши - в руднике стоит мертвая тишина. Решётчатая дверь распахнута настежь, а вокруг никого. Хак приподнялся на локтях, и тут взгляд упал на изранненую ногу...